В завершение разговора министр устало объявил, что встречался с государем и тот велел доложить ему о ходе расследования ограбления купеческого банка. И ему пришлось клятвенно уверять самодержца, что в ближайшую неделю с преступниками будет покончено, а деньги будут возвращены в казну.
Сдержанно кашлянув, министр внутренних дел в конце разговора самым проникновенным тоном заверил, что речь идет о состоятельности всей Московской сыскной службы, а стало быть, на алтарь положена и личная карьера Виноградова. И попробуй тут успокойся от таких слов!
– Я на вас очень надеюсь, Григорий Леонидович, – глухим голосом произнес Коваленский. – Дело даже серьезнее, чем вы можете предположить. От этого зависит не только моя личная судьба, но, быть может, и ваша. Вы только не подумайте, что я вас как-то запугиваю, – быстро спохватился министр.
– Я вовсе так не думаю, господин министр, – отвечал Виноградов, сполна прочувствовавшись. – Я сделаю все, что от меня зависит.
– Вот и славно, – кивнул Коваленский. – Мы с вами находимся в одной упряжке. Точнее, вы возница, а я пассажир, и, куда вы меня привезете, одному только Богу известно.
К горлу подступила сухота, когда Григорий Леонидович вспомнил спокойное лицо императора. Во внешности государя не было ничего зловещего, наоборот, он имел весьма располагающее лицо, а собеседника всегда завораживал его мягкий голос. Однако достаточно было только одной недовольной интонации его тихого голоса, чтобы заставить вращаться на полную катушку такой консервативный маховик, каким являлась сыскная полиция. И приходится выворачиваться наизнанку, так сказать, соответствовать.
Как же объяснить всем этим чиновникам, что полицейский сыск – это не продажа какого-нибудь залежалого товара, а дело весьма деликатное, не терпящее суетливости, и один неверный шаг может сорвать тщательно подготовленную операцию, в которую вовлечена масса людей.
Не расскажешь, тем более государю императору. И потому приходится подобострастно щелкать каблуками и вытягиваться в струнку.
В этот же день Григорий Леонидович отправился в Москву.
* * *
Сухота одолевала всерьез, иссушила глотку. Григорий Леонидович налил воды из графина в стакан и выпил залпом. Потом единым махом проглотил и второй.
Он уже собирался покидать здание сыскной полиции, когда неожиданно прозвенел звонок. В какой-то момент Виноградов хотел перешагнуть порог, не обращая внимания на призывные сигналы, но потом подумал, что это может быть нечто важное.
Подняв трубку телефона, произнес, умело скрывая подступившее раздражение:
– Виноградов слушает.
– Григорий Леонидович, это Краюшкин вас беспокоит, – услышал Виноградов взволнованный голос помощника.
Раздражение улетучилось мгновенно.
– Голубчик вы мой, – едва не закричал в трубку Виноградов, – куда же вы пропали?! Вы же должны были мне позвонить еще вчера! Как вы меня напугали.
– Э-э-э-э, некоторое время я был занят, Григорий Леонидович, – виновато послышалось на том конце.
– Ладно, полноте вам, – отмахнулся Виноградов. – Не оправдывайтесь! Я вас где-то понимаю. Как прошел разговор?
– Разговор состоялся, на мой взгляд, весьма успешно. Подробности я вам расскажу при встрече. Но они хотят заручиться гарантиями того, что я финансово состоятелен.
– Вот как. Мало им этих денег?
– Выходит, так.
– Что же им нужно?
– Какие-нибудь подтверждающие документы.
– Это сразу так не делается. Какой они вам отвели срок?
– Завтра. В крайнем случае послезавтра. Если мы этого не сделаем, то сделка может сорваться, и денег мы не увидим.
– Попробую что-нибудь придумать. Давайте созвонимся с вами завтра. Примерно в это же время.
Виноградов положил трубку. На одну проблему стало больше.
Вновь подступила сухота. Григорий Леонидович подумал о том, что одним графином воды тут не обойтись.
* * *
Едва ли не всю ночь Григорий Леонидович провел без сна, мучаясь от того, как следует поудачнее разрешить задачу. Ничего не приходило. В голове полнейший сумбур. Требовались реальные, осязаемые деньги, в которые Макарцев мог поверить. Можно было бы попробовать сделать «куклы», но слишком велика сумма. В этом случае придется привлечь для работы половину сыскного аппарата. И где гарантия того, что кто-нибудь из сотрудников не связан с господином Макарцевым?
Одевшись, Григорий Леонидович выпил крепкого кофею и направился в почтовое отделение. Его управляющим был Стас Вениаминович Николаев, старинный приятель Виноградова. Их дачи располагались по соседству, так что нередко они коротали длинные летние вечера в долгих разговорах за рюмкой портвейна.
Увидев в отделении своего соседа, Николаев выглядел слегка обескураженным.
– Кого я вижу, Григорий Леонидович! – громко произнес он, стараясь спрятать невольное смущение от нежданной встречи (нечасто к нему заглядывают господа полицейские, пусть даже хорошие знакомые).
– Вот вы меня всегда зовете проведать вас. Как-то все не выпадало времени, решил сделать это сейчас.
Обернувшись на посетителей, толпившихся у стойки, Стас Вениаминович обескураженно произнес:
– Вы же знаете, Григорий Леонидович, что я всегда рад вас видеть, в любое время суток! Но сейчас в некотором роде я занят. Может быть, встретимся после работы?
– О, я вас надолго не задержу, – с живостью произнес Виноградов. – У меня к вам будет всего-то небольшая просьба.
– Ах, вот как? – еще более удивился Николаев. – Выкладывайте!
– Это по делам службы…
– Я понимаю, – с готовностью подхватил Николаев.
– Завтра около трех часов дня к вам придет господин Серафим Родионович Рыбушкин, чтобы отправить телеграмму в Санкт-Петербург в «Балтийский банк» о переводе одного миллиона пятисот тысяч рублей на свой текущий счет в «Императорский банк» в Москве. – Николаев внимательно слушал. – Допускаю, что он прибудет в сопровождении мужчины. Мне бы хотелось, чтобы вы лично приняли эту телеграмму, после чего передали ее мне.
Брови Николаева удивленно приподнялись.
– Так, значит, ее не нужно отправлять?
– Ни в коем случае!
– Не переживайте, Григорий Леонидович, сделаю все в точности.
– Вы меня очень выручите.
– Ну что вы! Наш долг – помогать полиции, – с чувством произнес Стас Вениаминович. Виноградову показалось, что в его голосе прозвучал вздох облегчения.
Вернувшись в сыск, Григорий Леонидович позвонил в гостиницу Краюшкину и проинструктировал его самым тщательнейшим образом. Только после этого он почувствовал заметное облегчение. Дело существенно сдвинулось.
