Когда Рафаэля тащили в камеру, он пришел в себя и испытал наихудшее из мучений, когда с другого конца коридора донесся приказ капитана Санчеса:
— Давайте сюда его жену!
Исабель и Рафаэль провели в лагере ЭСМА два месяца. Им приклеивали веки ко лбу клейкой лентой, чтобы не давать спать, а когда они теряли сознание, приводили в чувство ударами сапог и дубинок.
На протяжении двух месяцев Исабель и Рафаэль, никогда не встречавшиеся в коридоре, ведшем в камеру пыток, постепенно удалялись от мира нормальных людей. Дни и ночи сливались для них в сплошной кровавый кошмар, они проваливались в беспросветную тьму, в ад, вообразить какой не помогла бы даже самая, истовая вера.
Капитан Санчес сопровождал пытки перечислением предательств, совершенных ими против родины и против Бога. Упоминая Бога, Санчес бил их с удвоенной яростью.
Капитан выбил Исабель оба глаза, но внутри у нее все равно не гас свет — взгляд Марии Лус. Порой ей хотелось забыть черты дочери, это помогло бы сдаться и умереть. Только смерть послужила бы ей теперь избавлением от мук, только смерть вернула бы человеческое достоинство.
Однажды, заскучав, капитан Санчес решил оскопить Рафаэля. Один из подручных отрезал ему ножницами гениталии. Медик наложил швы, чтобы пленник не истек кровью.
Второй месяц пыток начался со снятия с глаз лейкопластыря и с выдирания век. Каждая встреча капитана с его жертвами делала их все меньше похожими на людей. Исабель было уже не узнать. Ее лицо и грудь покрылись ожогами от сигарет — капитан, куривший по две пачки в день, методично тушил об нее все окурки. Внутренности, пострадавшие от пыток электротоком, плохо реагировали на жидкую кашу, которой ее кормили насильно. Ноздри уже давно отказались воспринимать запах собственных экскрементов, в которых она захлебывалась. Доведенная до животного состояния, Исабель унесла с собой во тьму личико Марии Лус и не переставала бормотать ее имя.
В конце концов капитан утратил удовольствие от своего занятия. Ни Рафаэль, ни Исабель не выдавали адреса типографии. Но ему с самого начала было на это совершенно наплевать. У офицера его ранга были другие задачи помимо поиска паршивого печатного станка. С отвращением глядя на своих жертв, он радовался, что достиг цели: исполнил долг, сломил двух аморальных тварей, изменников родины, не пожелавших сдаться единственной силе, способной вернуть аргентинской нации заслуженное величие. Капитан Санчес был преданным патриотом и не сомневался, что Бог вознаградит его за труды.
С наступлением темноты в камеру Исабель вошел врач. Как будто в насмешку он продезинфицировал ей сгиб руки смоченной в спирте ватой перед инъекцией пентотала. Укол погрузил ее в глубокое забытье, но не убил. Так и предполагалось. То же самое проделали в камере в другом конце коридора с Рафаэлем.
Ночью обоих погрузили в грузовик и отвезли на маленький секретный аэродром в пригороде Буэнос-Айреса. В ангаре ждал двухмоторный самолет ВВС. Исабель и Рафаэля положили внутрь вместе с еще двадцатью бесчувственными пленниками. Тела охраняли четверо солдат. Самолет с полумертвым грузом взлетел с потушенными огнями. Командиру было приказано лететь к реке, над ее руслом спуститься на минимальную высоту и повернуть на юго-восток, не приближаясь к уругвайскому берегу. Там, где река впадает в океан, самолет разворачивался и возвращался обратно. Самое обыкновенное задание.
Майор Ортис ни в чем не отклонился от инструкций. Самолет взмыл в аргентинское небо, достиг Ла-Платы и спустя час долетел до назначенной точки.
Там солдаты открыли кормовой люк и в считаные минуты сбросили бесчувственных, но еще дышавших людей — десяток мужчин и десяток женщин — прямо в море. Шум моторов заглушал всплески, сопровождавшие падение в воду живого груза. Стаи акул привыкли рыскать в этих неспокойных водах в ожидании корма, валившегося с неба каждую ночь, в одно и то же время.
Исабель и Рафаэль провели последние мгновения жизни бок о бок, так друг друга и не увидев. К моменту возвращения самолета на аэродром они навсегда присоединились к тридцати тысячам пропавших без вести за годы аргентинской диктатуры…
Вэлери сложила листы и отошла к окну. Ей срочно требовалась порция свежего воздуха. Говорить она не могла.
Эндрю подошел к ней сзади и нежно обнял.
— Ты сама настояла, я говорил: не читай.
— Что стало с Марией Лус? — спросила Вэлери.
— Детей они не убивали, а отдавали в семьи сторонников власти или друзьям этих семей. Малышам делали новые документы, превращая их в родных детей приемных родителей. Марии Лус исполнилось два года, когда ее родителей похитили. А еще ведь были сотни беременных, которых тоже арестовали.
— Эти негодяи и беременных пытали?
— Да. Старались, чтобы те дотянули до родов, а потом отнимали новорожденных. Армия кичилась тем, что спасала от совращения невинные души, отдавая их в семьи, где их могли вырастить в соответствии с ценностями диктатуры. Эти действия выдавались за христианское милосердие и пользовались полной поддержкой церкви, знавшей правду. Последние недели беременности женщины проводили в родильных домах, кое-как оборудованных прямо в концлагерях. Новорожденного сразу отнимали у матери, а о ее дальнейшей судьбе ты уже имеешь представление. Большинство этих детей, теперь взрослых людей, не знают, что их настоящих родителей страшно пытали, а потом сбрасывали еще живыми в океан. Среди таких детей, вероятно, и Мария Лус.
Вэлери обернулась и уставилась на Эндрю. Никогда еще она не выглядела такой потрясенной и одновременно такой возмущенной. То, что он увидел в ее глазах, напугало его.
— Ну а те? Кто дожил до наших дней, должно быть, сидит в тюрьме и там сгниет?
— Хотелось бы мне ответить тебе утвердительно… Увы, виновные в этих зверствах попали под амнистию: закон приняли ради национального примирения. К моменту принятия закона большинство этих преступников постарались, чтобы о них забыли, или поменяли фамилии и документы. У них по этой части богатый опыт, есть и политическая поддержка, что облегчает задачу.
— Ты туда вернешься и доведешь свое расследование до конца. Ты найдешь этого Ортиса и остальных нелюдей. Поклянись, что сделаешь это!
— Именно для того я этим и занимаюсь. Теперь ты понимаешь, почему я трачу на это столько сил? И меньше сердишься на меня за то, что я к тебе недостаточно внимателен?
— Я бы им лично кишки выпустила!
— Понимаю, я бы тоже. А теперь успокойся.
— Я не знаю, что могла бы сотворить, лишь бы наказать этих подонков! Я бы без всяких угрызений совести уничтожила чудовищ, пытавших беременных женщин. Бешеные собаки и те заслуживают больше жалости.
— Уничтожила бы — а потом угодила на всю жизнь за решетку? Это ты умно придумала!
— Поверь мне, я сумела бы сделать так, чтобы не осталось следов, — проговорила пылающая гневом Вэлери.
Глядя на нее, он еще сильнее сжал ее в объятиях.
