У господина Земирли вдруг сделался очень усталый вид. Джан кашлянул, давая понять, что пора уходить. Алиса встала и поблагодарила старика за гостеприимство. Огюз Земирли прижал руку к сердцу.
— Ваши родители были не только скромными, но и храбрыми, они вели себя как герои. Я счастлив узнать, что они добрались до своей родины целыми и невредимыми, и тем более счастлив, что мне выпала честь познакомиться с их дочерью. Если они ничего не рассказывали вам о своей жизни в Турции, то только из скромности. Поживите в Стамбуле подольше, и вы поймете, о чем я говорю. Выбирай правильный путь, Кёмерт Эджзаджи'нин Кызы.
«Дочь щедрого аптекаря», перевел Джан, когда они вышли на улицу.
Идти в школу Святого Михаила было уже поздно. Джан собирался отправиться туда утром, чтобы договориться о встрече.
Алиса и Долдри поужинали в ресторане отеля. За столом они говорили мало. Долдри не нарушал молчания Алисы. Время от времени он пытался ее развеселить, рассказывая пикантные истории из своей молодости, но Алиса слушала рассеянно и улыбалась из вежливости.
Когда они прощались в коридоре, Долдри заметил, что у них есть все основания радоваться, ибо Огюз Земирли наверняка третий, если не четвертый человек в цепочке встреч, которые предсказала гадалка из Брайтона.
Алиса закрыла дверь в комнату и немного погодя села за письменный стол.
Антон!
Каждый раз, проходя через холл отеля, я надеюсь, что администратор передаст мне письмо от тебя. Это, наверное, глупо. С чего бы ты стал писать мне?
Я приняла решение. Мне для этого понадобилось изрядное мужество, вернее, оно мне еще понадобится, чтобы исполнить задуманное. Когда вернусь в Лондон, то, позвонив в твою дверь, оставлю на пороге пачку писем в шкатулке, которую на днях куплю на Большом базаре. Туда я сложу все письма, которые написала, но не отправила тебе.
Быть может, ночью ты их прочтешь, а утром, быть может, придешь ко мне. Как много этих «быть может», но с некоторых пор они стали неотъемлемой частью моей жизни.
Приведу лишь один пример. Кажется, я поняла смысл кошмаров, которые меня мучают.
Гадалка в Брайтоне была права. По крайней мере в одном. Мое детство прошло здесь, на втором этаже одного стамбульского дома. Я провела там два года. Наверное, я играла на улице, в конце которой была высокая лестница. Я ничего этого не помню, но картинки из прошлой жизни всплывают в моих снах. Чтобы разгадать тайну, которая окутывает часть моего раннего детства, я должна продолжать поиски. Догадываюсь, почему родители никогда не рассказывали мне об этом. Будь я матерью, я бы поступила точно так же и скрыла бы от дочери слишком болезненные воспоминания.
Сегодня днем один человек показал мне окна квартиры, в которой мы жили, откуда мама, наверное, смотрела вниз на улицу. Я представляла маленькую кухню, где она готовила нам еду, гостиную, где я сидела у отца на коленях. Я думала, время вылечит боль от разлуки с ними, но этого не случилось.
Мне бы хотелось однажды показать тебе этот город. Мы бы прогулялись по улице Истикляль, а когда пришли в квартал Румели, я показала бы тебе место, где жила, когда мне было пять лет.
Однажды мы пойдем гулять по набережной Босфора, ты будешь играть на трубе, и твою музыку будет слышно на холмах Ускюдара.
До завтра, Антон.
Целую.
Алиса
* * *
Она проснулась на рассвете, взглянула на занимавшийся день в серебристо-серых бликах Босфора, и ей не захотелось больше оставаться в номере.
Ресторан отеля был еще пуст. Официанты в ливреях с обшитыми галуном эполетами заканчивали расставлять приборы. Алиса выбрала столик в уголке. Взяла вчерашнюю газету, оставленную кем-то на сервировочном столике. Она сидела одна в ресторане роскошного отеля в Стамбуле, читала лондонские новости, но постепенно ее мысли устремились к Примроуз-хилл, и газета выскользнула из рук.
Ей представилось, как Кэрол идет по Албермарл-стрит до Пикадилли и там садится на автобус. Она прыгает на заднюю подножку и разговаривает с контролером, пытаясь убедить его не компостировать ее билет. Кэрол говорит, что вид у него неважный, а она врач, так что пусть как-нибудь зайдет к ней и проверится. Потом она выходит на остановке у больницы с непробитым билетом в кармане. И так у нее получается почти каждый раз.
Алиса вообразила, как Антон шагает с сумкой через плечо, воротник пальто не застегнут даже в зимние холода, непослушная прядь упала на лоб, а глаза еле видят спросонья. Он идет через двор в мастерскую, садится на табурет у верстака, пересчитывает резаки, поглаживает ручку рубанка и, бросив взгляд на большую стрелку часов, со вздохом принимается за работу.
Она представила, как Сэм входит через заднюю дверь книжного магазина в Кэмдене, снимает плащ и надевает серую блузу. Затем идет в торговый зал и в ожидании посетителей стирает пыль с полок или проверяет товар.
И под конец она подумала об Эдди: наверное, сейчас он лежит на кровати скрестив руки и храпит как трактор. При этой мысли Алиса улыбнулась.
— Не помешаю?
Алиса вздрогнула и подняла голову. Перед ней стоял Долдри.
— Нет, я газету читала.
— Хорошее у вас зрение!
— В каком смысле? — не поняла Алиса.
— В смысле, что газета под столом у ваших ног.
— Мысли были далеко, — призналась девушка.
— И где, если не секрет?
— В разных уголках Лондона.
Долдри обернулся к бару в надежде привлечь внимание официанта.
— Сегодня я поведу вас ужинать в исключительное место, одно из лучших в Стамбуле.
— А мы что-то празднуем?
— В каком-то смысле. Наше путешествие началось в одном из лучших ресторанов Лондона, и я нахожу разумным, чтобы для меня оно завершилось так же.
— Но вы же уезжаете только…
— …тогда, когда вылетает мой самолет!
— Но он же вылетает только…
— Как вы думаете, может, упасть на пол и изобразить припадок, чтобы наконец принесли кофе? Это же уму непостижимо! — воскликнул Долдри, снова перебив Алису.
Он поднял руку и махал ею до тех пор, пока к столику не подошел официант. Долдри заказал завтрак, достойный Гаргантюа, и попросил, чтобы все принесли поскорее, так как он очень голоден.
— Поскольку у нас свободное утро, то как вы относитесь к тому, чтобы сходить на базар? Мне нужно купить маме подарок, и вы меня очень обяжете, если посоветуете что-нибудь. Понятия не имею, что бы могло ей понравиться.
— Может, какое-нибудь украшение?
— Оно ей обязательно не понравится, — ответил Долдри.
— А духи?
— Она пользуется только своими.
— Может, что-нибудь старинное?
