— Вы акционер этого рынка или ваш отец был его основателем? — спросил Долдри, усаживаясь.
— Я просто гид, ваше сиятельство.
— Знаю, лучший в Стамбуле…
— Я ослеплен, что вы наконец это искренне признаете. Пойду закажу для вас, а то время крутится, а у вас скоро встреча с консулом, — заявил Джан и направился к стойке.
9
Консульство вновь обрело свой будничный облик. Букеты цветов унесли, хрустальные подсвечники убрали, двери в приемный зал заперли.
Проверив документы Алисы и Долдри, военный в парадном мундире проводил их на второй этаж здания в неоклассическом стиле. Они прошли по длинному коридору, остановились и стали ждать, когда за ними придет секретарь.
Их провели в кабинет консула. Он казался строгим и неприступным, но голос у него был мягкий.
— Итак, мисс Пендлбери, вы друг его превосходительства.
Алиса повернулась к Долдри.
— Речь не обо мне, — шепнул тот, — он имеет в виду посла.
— Да, — чуть слышно произнесла Алиса.
— Если его супруга просила принять вас незамедлительно, вероятно, вы очень близкий им человек. Чем я могу быть вам полезен?
Алиса изложила свою просьбу. Консул слушал, подписывая разложенные перед ним бумаги.
— Если предположить, мисс, что ваши родители обращались за визой, следовало бы справиться у тогдашних турецких властей, а не у нас. Хотя у нас были дипломатические отношения еще до провозглашения республики, вряд ли их документы оформлялись здесь. Бумаги, которые вас интересуют, могут быть только в архивах турецкого Министерства внутренних дел. И даже если подобные архивы пережили революцию и две войны, сомневаюсь, что кому-то захочется в них копаться.
— Если только консульство, — вмешался Долдри, — не пошлет специальный запрос вышеозначенным властям, подчеркнув, что просьба исходит от близкого друга жены посла Великобритании. Поразительно, на какие подвиги способно вдохновить желание угодить дружественной стране и экономическому партнеру. Я знаю, о чем говорю, мой дядя ближайший советник нашего министра иностранных дел, от которого, если не ошибаюсь, зависит ваш департамент. Он превосходный человек и ни в чем мне не отказывает со времен кончины моего дорогого отца. Я непременно расскажу дяде о вашей неоценимой помощи и вашем высочайшем профессионализме. Кажется, я уже забыл, с чего начал, — задумчиво пробормотал Долдри. — В общем, я хотел сказать…
— Думаю, я уловил суть, мистер Долдри. Я свяжусь с соответствующими службами и приложу все усилия, чтобы вам выдали необходимую информацию. Однако не питайте напрасных иллюзий, сомневаюсь, что простой запрос о получении визы стали бы хранить так долго. Итак, мисс Пендлбери, вы сказали, что ваши родители, возможно, побывали в Стамбуле между 1909 и 1910 годами?
— Совершенно верно, — сказала Алиса, дивясь нахальству Долдри и сгорая со стыда.
— Желаю вам насладиться пребыванием в Стамбуле, город великолепен. Если поиски дадут результат, я сообщу вам в отель письмом, — пообещал консул, провожая гостей до дверей.
Алиса поблагодарила его за помощь.
— Поскольку ваш дядя является братом вашего отца, он тоже носит фамилию Долдри? — осведомился посол, пожимая Долдри руку.
— Не совсем, — надменно отвечал тот. — Видите ли, я художник и предпочел взять в качестве псевдонима фамилию матери, которую счел более оригинальной. Фамилия моего дяди Финч, как и у моего покойного отца.
Покинув консульство, Алиса и Долдри вернулись в отель. Они торопились выпить чая, поскольку приглашения от консула не дождались.
— Долдри — действительно фамилия вашей матери? — спросила Алиса, усаживаясь за столик в баре.
— Ничего подобного. У нас в семье также нет никого по фамилии Финч, зато такой человек обязательно найдется в министерстве или в правительстве, это очень распространенная фамилия.
— Вы совершенно ничего не боитесь!
— Вам стоило бы похвалить меня, мы очень ловко обтяпали это дельце, не находите?
* * *
Ночью задул «черный ветер» с Балкан, который пригнал снежные тучи и положил конец мягкой зиме.
Когда Алиса открыла глаза, тротуары были белы, как перкалевые занавески на ее окне, а крыши Стамбула стали похожи на лондонские. Мела такая метель, что на улицу носа не высунешь, Босфора стало совсем не видно. Позавтракав в ресторане отеля, Алиса поднялась к себе и села за стол, где каждый вечер по привычке писала письма.
Антон!
Вот и пришли последние дни января. Наступила настоящая зима, подарив нам немного настоящего отдыха. Вчера я виделась с нашим консулом, он сказал, что надежды узнать что-либо о пребывании здесь моих родителей очень мало. Не буду скрывать, я постоянно думаю, есть ли вообще смысл в этих поисках. Часто спрашиваю себя, что именно заставило меня уехать из Лондона — предсказание гадалки, мечта придумать новые духи или ты. Я пишу тебе сейчас из Стамбула, потому что скучаю. Почему я скрывала, что отношусь к тебе с особенной нежностью? Возможно, для того, чтобы не портить нашу дружбу. После смерти моих родителей только ты связываешь меня с прежней жизнью. Никогда не забуду твои письма, которые получала каждый вторник, пока долгие месяцы уединенно жила на Уайте.
Хочу, чтобы ты написал мне снова, рассказал, какие у тебя новости, чем ты занимаешься. А я тут только и знаю, что развлекаюсь. Долдри несносный, как капризный ребенок, но он настоящий джентльмен. И город очень красивый, жизнь здесь бурлит, а люди очень гостеприимны. На Большом базаре я нашла одну вещицу, которая тебе понравится. Больше ничего не скажу, я поклялась на этот раз сохранить секрет. Когда вернусь, мы пойдем погулять вдоль Темзы, и ты мне сыграешь…
Алиса перестала писать, немного погрызла ручку, вымарала последние слова, так чтобы их нельзя было разобрать, и продолжала:
…мы пойдем гулять по набережной Темзы, и ты расскажешь обо всем, что произошло, пока я была так далеко от Лондона.
Не думай, что я приехала только развлекаться, моя работа продвигается, вернее, я обдумываю новый проект. Как только позволит погода, я отправлюсь на Египетский базар, знаменитый рынок специй. Прошлой ночью я решила запустить новую линию ароматов для создания настроения в доме. Не смейся, идея не моя, она возникла благодаря тому мастеру-парфюмеру, о котором я рассказывала в прошлом письме. Вчера, засыпая, я думала о родителях, и каждое воспоминание было связано с каким-нибудь запахом. Я не имею в виду отцовский одеколон или мамины духи, речь идет совсем о других запахах. Закрой глаза и представь себе запахи своего детства — кожаного ранца, мела или даже классной доски, когда учитель тебя к ней вызывал. Запах какао с молоком, которое твоя мама варила на кухне. У нас, когда мама готовила, пахло корицей, она добавляла ее в любые десерты. Помню зимний запах хвороста, который отец приносил из леса и бросал в камин; аромат диких роз, которые он дарил маме и которые благоухали на всю гостиную. Мама всегда говорила: «Как ты можешь чувствовать столько запахов?» Она так и не поняла, что каждый из них я связывала с каким-то моментом жизни, что они были моим языком, моим способом постигать окружающий мир. Я могла ловить запахи часами, как другие с волнением наблюдают за сменой красок дня. Я различала десятки оттенков, запах дождевых капель, струящихся по листьям и стекающих по замшелым стволам, а потом, когда солнце все нагревало, — сильные запахи дерева, сена, соломы в амбарах, где мы с тобой прятались, и даже кучи навоза, куда ты меня однажды толкнул… и той сирени, которую ты подарил мне на шестнадцать лет.
