— Неужели они, пусть постепенно, не поймут, что цель не та?
— Ты верно подметила: для этого нужно всего лишь уступить. Не просто не быть первым, а поставить такую задачу: не быть!
— То есть признать все свои достижения и успехи не тем, что необходимо человечеству?
— Конечно.
— А разве готовы они к этому? Нужен кто-то, кто поведет их за собой.
— Он давно их ведет. Но мы говорим о нации, а те, кто следует такой цели, не нация и объединены они не границами. Они по всему миру. И с каждым днем их все больше.
— А как же наказание? Пусть будет другой закон, но преступление потому и преступление, что влечет за собой наказание?
— Самым страшным наказанием в будущем будет не приговор суда, а потеря связи с Богом. Когда ты оставляешь Его. Когда Он перестает быть тем единственным, к кому ты можешь обратиться, зная, что там тебя ждет протянутая рука. Даже тогда, когда от тебя отвернулись и бросили все. Даже когда ты на самом дне, в наркотическом или пьяном угаре, в полном отчаянии думаешь о самоубийстве или раскаиваешься об убитых тобой.
И нет ничего страшнее такого наказания…
Все, что Лера слышала, меняло для нее многое из того, что она считала пусть не верным, но по крайней мере само собой разумеющимся. Эти изменения земного понимания некоторых вещей привносили дискомфорт в упорядоченную систему ее понятий и ценностей. И этот дискомфорт, вызывая в ней внутреннее противодействие, выражавшееся в желании вновь поставить все на свои места, порождал новые и новые вопросы.
— Но как же, как же тогда достичь свободы? — вырвалось у нее, словно она вспомнила, с чего начинались ее размышления. — Как это сделать, не нарушая закона?
— Свободы? Такой цели у человека нет, и он ее никогда не получит. Есть только те, кто хочет увлечь его этим словом, преследуя собственные интересы. Иногда искренне заблуждаясь.
— Выходит, добившись всего, чего он хотел, к чему стремился всю жизнь, человек никогда не станет счастливым, даже уединившись в пустыне? — прошептала Лера.
ДОКТОР
Разбивая копытами мерзлую осеннюю грязь, лавина двинулась на юг.
Лавр Георгиевич поправил портупею и перекрестился:
— Господи, почему здесь нет храма? Здесь. Посреди листьев и дождя.
Генерал проснулся от удушья. Распахнув окно, жадно глотнул ночного воздуха. "Зачем приходил он из тех, далеких? Или это я потревожил его?" И потом запах, такой знакомый с молодости запах портупеи. Его взгляд остановился на неловко перекинутом через спинку кровати куске сыромятной кожи. В ночной тишине вместе с непонятным, нарастающим гулом просыпалась степь. В этом наполнявшем бескрайнюю равнину звуке он отчетливо услыхал лязг металла. Этот лязг генерал узнал бы из миллиона других.
Ну да, ведь уже четыре утра. В трех километрах от них танковая колонна выстраивалась для марша. И тут его осенило! Вот что хотел спросить его непрошеный гость:
— Ну почему, почему здесь до сих пор нет храма, генерал? Здесь. Посреди листьев и дождя.
Геннадий Николаевич и сам задавал себе этот вопрос уже много лет.
Он подошел к кровати, поправил портупею и перекрестился.
* * *
На проезжей части, слабо освещенной только фарами все еще работающих мотоциклов, лежал человек. Неестественно вывернутая грудь по отношению к нижней части тела выдавала безнадежность ситуации.
Лицо его скрывал шлем, который лихорадочно пытался снять один из подбежавших к нему товарищей. Другой, подошедший секундой позже, напротив, с каким-то непонятным и, пожалуй, неуместным в такой ситуации хладнокровием, молча, лишь слегка расстегнув молнию куртки, ощупывал горло лежащего.
— Надо что-то делать! Господи, что же это! Звоните в "Скорую"! — кричала одна из двух девушек, то прижимая, то отпуская ладони от лица.
— Вот черт. Надо же, — выдавил из себя один из только что подъехавших парней — в темно-коричневых кожаных брюках и такой же, только с болотным оттенком, куртке.
Тот, что проверял пульс, медленно встал. Прошло уже полминуты с момента, как он понял, что торопиться незачем.
Окружающие молчали.
— Может, попробовать массаж сердца? — не унимаясь, словно не веря в случившееся, кричала, размазывая слезы по лицу, та же девица.
— Да, да… попробуйте, — негромко сказал парень. Его слова были восприняты как распоряжение, и еще двое, скинув шлемы, бросились к лежавшему товарищу.
Он тихо отошел в сторону. Поправив рукой волосы на голове и достав пачку сигарет из бокового кармана, парень закурил.
Он уже привык к этому. Сколько раз случалось такое за эти годы, за всю его жизнь. Особенно ему запомнился первый случай.
Мысли перенесли его в то далекое время, когда при ремонте дорог не выставлялись даже знаки, не говоря уже об ограждениях. Они еще только начинали, и все им было нипочем. Каждый на своем мотоцикле, тогда еще не сверкающем хромом, забыв все на свете, летел по пустым в те годы проспектам, и его переполняло чувство причастности к команде отчаянных парней, не ставшей еще легендой.
Слава была впереди. И не все до нее дожили.
Андрюха, широкоплечий парень в темно-синих "левисах", резко дал газу и, сразу прибавив оборотов, вырвался вперед.
Он знал это чувство бесшабашности. Это ни с чем не сравнимое ощущение полета, когда кровь стучит в висках от возбуждения, весь мир остается где-то позади и кажется, что тебе все подвластно. Чувство на грани рассудка. Несколько раз в молодости он сам переходил эту грань. Быть частью команды и не перейти ее было невозможно.
Когда красный огонь заднего габарита неожиданно вильнул вправо и исчез, неприятное чувство тревоги и мгновенно сдавивший горло воротник куртки заставили его резко остановиться. Машинально расстегнув молнию, что тут же освободило набухшие от напряжения вены, он побежал вперед.
Андрюха лежал на асфальте, откинув одну руку. Другая была у него за спиной.
Так он впервые увидел смерть. Она оказалась гораздо ближе, чем думали он и каждый из них. Тогда еще не было мобильных телефонов, и, остановив первую проезжавшую машину, они довезли его до Первой Градской.
Когда им сообщили жуткую правду, они несколько минут стояли молча. Сейчас он знал, о чем они думали. Сейчас он уже все знал. В такие минуты думают об одном и том же. А тогда был просто шок. Он не верил, что это вообще может быть с ними. Просто не думал об этом.
Одного из них уже не было. Еще час назад он жал им всем руки. Еще час назад подкалывал Серегу за чихающий у того то и дело мотор, а затем со смехом вытащил им же засунутую тряпку из воздушного фильтра. Еще час назад после хохота, сопровождавшего каждый его анекдот, Андрей, дав на нейтралке полный газ, словно проверяя своего коня на послушание, застегнул шлем и крикнул: "Ну, едем, что ли!" И они, разрезав слившимся ревом моторов городскую тишину, вырвались на проспект. Устрашающей, как им казалось, группой, пугая шарахавшиеся от них редкие автомобили, они волной покатили в сторону спальных районов.
