— Так как понимать твои слова, иноземец? — повторил Грат свой вопрос.
— Разница в памяти. Вы можете остаться в памяти человеком, который вынес себе самый страшный за всю историю приговор. Сам и себе.
Наместник вновь с недоверием оглядел необычную одежду странника.
— Понимаете, — с отчаянием в голосе быстро проговорил Сергей, — книга эта моя, то есть не моя, а переписанная моим двойником. Они подменили автора, дали ему всё, всё, что не просил. Изменили события. Такое возможно с каждым. И тогда на земле живешь уже не ты, а он. Не ты, а он видит каждый восход солнца. Не ты, а он произносит «люблю» твоим близким. Не ты, а он уже спит с твоею женой. И не спит, а насилует. Он богат, тщеславен и знаменит, но это уже не ты… — Сергей осекся.
Проконсул с подозрением продолжал смотреть на него.
— Я знаю, вам сложно поверить! Но в книге именно тот финал, к которому призывают они вас! — он указал на толпу в балахонах. — Это именно те, на которых зло не споткнулось. По пути сюда! Столько веков! Число их шесть сотен, шесть десятков и ещё пятеро мужчин. Начало идёт с праотцов, и первый из них, кого уговорило оно преступить закон, был Адам. Уговаривают сейчас и вас!
— Не слушай его, римлянин! — вдруг закричал первосвященник. Он расскажет тебе бред ещё и про замок, где желающие получить память и славу запечатлевают себя в книге! А ещё ты узнаешь про бедного Джеймса, которого этот, — он ткнул в Сергея пальцем, — убивал много-много раз в жизни! И сам! А ещё иноземец расскажет о катакомбах твоей… твоей спящей совести! Таким оскорблениям далее не будет предела и числа! И ты, удостоенный особого расположения кесаря, будешь слушать всё это? Да не он ли и есть то самое зло? Не он ли раздражает своими словами уже не только тебя и народ, — говоривший, не поворачиваясь, указал назад. — Но и читателя! Самого дорогого для него человека в мире! — Он запнулся, оттого что сарказм выдавал злобу, но тут же как ни в чём не бывало продолжил: — Разве были у тебя сомнения в собственной справедливости все годы эти? А в преданности нашей? Неужели обменяешь годы на мгновения, соединишь времена и действия! — При этих словах первосвященник затрясся и отчаянно задёргал рукой, стараясь дотянуться до своего рта. Глаза расширились, голова неожиданно повернулась, и, уставясь почему-то на стоящего поодаль под стражей обречённого, он вдруг забормотал: — Я помогу тебе. Сделаю ещё шаг навстречу. Книга не только окажется там, ты получишь ответ на свой вопрос, волнующий уже многих. Ох, многих! К примеру, сейчас того, кто читает эти строки… нет… сидящего супротив меня! И если он в эту самую секунду, только в эту секунду, посмотрит на тыльную часть своего левого запястья, увидит Тигр и Евфрат в рисунке своих вен… место утерянного рая…
Сергей, к своему ужасу, увидел склонённую голову Грата, рассматривающего левое запястье.
Тем временем рот священника не закрывался, как тот ни пытался зажать его:
— Видишь, только я способен увязать два разных мгновения, настоящее и будущее. Наше и чьё-то. А чьё-то — с началом мира! Соединять времена и действия! А действие с желанием. Только я могу заставить первое подчиниться второму! — И вдруг, воздев руки к небу, громко закричал: — Он посмотрел! Посмотрел! Я снова с людьми! Двенадцать терцин опять мои! Стерегись! Сжимая времена и убирая промежутки, в моей власти убить и всё пережитое. И превратить жизнь в точку! Видишь, проконсул, как сходятся наши мысли? Как упомянутые в книге параллели! Ведь что такое точка во Вселенной? Ничто! Да отливка пуговичника — целый мир в сравнении с нею!
В это мгновение обе ладони его с такой силой вдавились в складки рта, что, потянув кожу, обнажили уродливый шрам до самого уха. Слова тут же перешли в мычание и через секунду стихли.
Остолбеневший Сергей, поняв всё, но находясь ещё в шоке, медленно перевёл взгляд на балдахин. Грат был спокоен. Губы его вместе с нижней частью лица еле двигались, словно прожёвывая что-то.
— Я плохо понял, священник. Какие ещё терцины? И что там ещё в твоей власти? И вообще…
— Призови начальника стражи и казни его здесь же! — злобно прошипел тот. — Исполни долг свой. И покончим с этим.
Сергей трясло. Молчать дальше было нельзя:
— Но поверьте, это приговор! Поверьте же! Я знаю, что написано у них, помню, послушайте:
«И вдруг он понял — разбуженная природа принесла ему своим прохладным ветерком удивительную весть о том, что он, Валерий Грат, только что получил награду, несравнимую ни с одной наградой мира».
— Я слышал уже это! — оборвал римлянин, помня неприятное ощущение от первого чтения.
— Нет, нет… дальше. Слушайте дальше:
«Такая же радость от оказанного Римом доверия вовсе не наполняла, — Сергей сделал ударение, — сердце другого человека.
— Прибыл новый наместник! — доложил начальник охраны.
Грат быстро, словно опасаясь потерять хорошее настроение, спустился в зал. Там уже стоял невысокий, средних лет мужчина в пурпурной накидке, едва прикрывающей наградные фалеры походной одежды. Наместник протянул вперед руки и, направляясь к гостю, с улыбкой воскликнул:
— Рад приветствовать, вас любезный друг, на земле древней Иудеи!
Гость, с усилием улыбнувшись, обнял Валерия.
— Я не вижу радости в глазах, — Грат, слегка отстраняясь, посмотрел тому в лицо, казавшееся усталым. — Впрочем, я догадываюсь. Вам известно содержание депеши… что получил я только вчера…
Мужчина с недоумением поднял брови.
— Ах, не знаете? Тогда должен огорчить вас, мой друг. Полгода назад в письме самому кесарю я просил оставить меня здесь ещё на семь лет. Знаете ли… недуги моего преклонного возраста, а здешние грязи… да и вообще… — его лицо вдруг застыло в изумлении: такой искренней радости, такой благодарности он не видел на лицах окружавших эти годы людей с того самого утра, о котором уже начал забывать.
— Я ждал! Я чувствовал! О уважаемый Валерий! Если б вы только знали, как обрадовали меня, мою душу! Вы достойнейший из всех, на кого я мог бы положиться!
— Душу? Что это такое? Новомодное словечко у вас, в Риме? Однако выражайтесь как вам представляется уместным, — Грат с облегчением улыбнулся. — Так чем же, чем я обрадовал её? Хотя, не скрою, весьма рад обстоятельству. Известием сим ожидал скорее огорчить… — Он сделал шаг в сторону и протянул руку, приглашая мужчину вглубь апартаментов.
— Вы не поверите, я чувствовал! — в сильном возбуждении продолжал тот, следуя за наместником. — Не было тягот в моей жизни и печали в походах, равных тому, что пришлось испытать по пути сюда. Словно тяжесть какая-то свалилась, обрушилась на меня со дня, как получил я предписание о назначении. И лежала, давила сердце моё до этих минут! До чудесного утра, когда вы сказали слова свои. О! Если б вы знали, сколько перебрала память имён врагов, чтоб угадать, кто же причастен к наказанию моему! А скольких расположенных ко мне просил о помощи! Все тщетно. Провидению и богам угодно было выслать старого солдата из столицы! Даже название этой проклятой провинции… простите, может, у вас иное мнение о землях, что простираются за Малой Азией… но я не скрою… не знал и никогда даже во сне не мог представить свое появление здесь. Да что сон! Я оставил его где-то у эллинов, минуя в печали северные провинции варваров! Да и в Галатии неспокойно. А моя семья! Принуждённый так поспешно покинуть Рим, я всё-таки догадался оставить её до известий отсюда! О боги! Какой камень с сердца руками этого досточтимого мужа вы сняли у меня! — Гость остановился и, чуть приподняв ладони вверх, прикрыл на мгновение глаза. — Домой! Завтра же домой!
