До назначенного времени оставалось два часа.
Граф Мазарин вышел из шатра. И невольно засмотрелся на ночной город. Над городской стеной возвышались башни, напоминая шлемы. А выше, на горе, вытянувшись свечами к небу, стояли минареты, с которых муэдзины пять раз в день возносили молитвы.
Граф надел шлем и посмотрел на оруженосца, подводившего к нему жеребца. Конь был крепкий, породистый, он привез его из Нормандии, на родине умели выращивать настоящих коней для боя. Здесь, на Востоке, лошади другие: невысокие, нервные и совсем не приспособленные к поединкам. Джулио Мазарин оперся на плечо оруженосца и вдел ногу в стремя.
— Пусть отряд готовится к бою. Мы покажем им, что такое Судный день! — усмехнулся граф. — И только без всех этих походных труб!
Через полчаса двести рыцарей в полном боевом снаряжении выстроились под городскими стенами. Оруженосец, мелкий дворянин из Бургундии, уже закрепил на древке копья «Мадонну».
С графом Мазарином происходила странная вещь: он уверовал в эту картину, как в собственный талисман. Под ее покровительством он прошел не одну сотню километров и даже ни разу не был ранен, а все потому, что каждый вечер молил ее о заступничестве. Женщина — ангел-хранитель мужчины: она его вынашивает в чреве, бережет в младенчестве, заступается за него перед Господом, когда он вступает на поле брани.
Вот в чем сила этой картины!
И что самое удивительное, изображение «Мадонны» за многомесячный путь даже не поблекло, лишь слегка поистерлись уголки холста. Но это неважно!
Граф Джулио Мазарин терпеливо ждал условленного сигнала. Прошло еще несколько томительных минут, и вот на одной из башен одновременно вспыхнули три факела и, совершая круговые движения, словно звали на штурм.
— К бою! На штурм! — выкрикнул граф и, ударив коня шпорами, устремился вперед.
В это же самое время, прогремев цепями, опустился подъемный мост, соединив между собой противоположные берега крепостного рва. В следующую минуту крепостные ворота распахнутся настежь. Они будут открыты всего лишь несколько минут, за это время отряд обязан не только ворваться в город и уничтожить стражу, но и выстоять хотя бы час до подхода основных сил. Не далее как вчера вечером Джулио Мазарин получил послание от Иннокентия III, — кроме обыкновенного напутствия глава католической церкви приписал в самом конце письма: «Я горжусь тобой, сын мой». Взятие крепости, стоящей на пути в Константинополь, Джулио считал неплохим ответом папе римскому.
Две сотни рыцарей, выставив наперевес копья, с отчаянностью обреченных бросились на штурм крепости. Зазвенело железо, забряцало оружие, заржали боевые кони, раздались ободряющие крики. До крепостной стены оставалось еще не менее ста саженей.
С крепостной стены их заметили. Вот просвистела одна стрела, за ней — другая. Одна из них чиркнула по нагруднику и отлетела в сторону. Но все это не опасно — баловство одно. И поздно, — по дощатому настилу уже зацокали кованые копыта.
Ворота распахнулись в тот момент, когда до крепостной стены оставалось метров пятьдесят. С башен раздались тревожные крики, совсем рядом мелькнула стрела, пущенная из арбалета. За ней рассерженно прогудела еще одна. На излете, зло чиркнув по шлему, она отлетела далеко в сторону и зарылась в пыль.
Волнение всадников передалось и коням, которые, хрипя, старались оттеснить друг друга крутыми боками и первыми въехать в проем ворот. Через забрало Мазарин видел, что решетка приподнята наполовину, а в воротах, построившись в тесные ряды, нападавших рыцарей уже дожидались разъяренные сельджуки. Едва не цепляясь шлемом об острые колья поднятой решетки, он промчался сквозь арку с копьем наперевес, увлекая за собой остальных.
— Во славу Господню!
Сломив первую шеренгу сельджуков, Мазарин вклинился в середину их строя.
— Алла-а-а-а! — ревели сельджуки.
Крики штурмующих и оборонявшихся сливались в одно протяжное: «А-а-а-а!»
Сталь звенела, ржали кони, отчаянные крики смешивались с предсмертными воплями. Разглядев вынырнувшего из бокового прохода сельджука в латах, граф ткнул его копьем под самое горло, опрокинув на землю. Магометанину уже более не подняться. Вытащив боевой топор, Джулио с размаху рубанул подбежавшего пехотинца. И, не оглядываясь, заторопился дальше в сторону дворца паши.
Вокруг враждебно звенела сталь. Уже в который раз в броню угодила стрела и, обломившись, отскочила в сторону. Кто-то сильно ударил его в плечо, и Джулио едва не упал, чудом сумев сохранить равновесие. Повернувшись, он увидел рядом сельджука с перекошенным лицом, замахнувшегося саблей. Магометанин метил по глазам, и граф с ужасом подумал о том, что забрало может не выдержать. Откинувшись назад, он потянул за поводья, и верный конь, почувствовав волю хозяина, встал на дыбы и ударил копытами по голове пехотинца. Тут же к нему подскочил другой пехотинец с тяжелой булавой. Граф едва успел отпрянуть в сторону, и увесистое колючее яблоко булавы прошло по касательной, лишь слегка зацепив плечо. Изловчившись, граф ударил копьем в живот противника, пробив кольчугу. Потянул копье на себя — не тут-то было! Стальное жало, крепко засев в позвоночнике неприятеля, не желало выходить. А прямо на него, ухватив топор обеими руками, на полном скаку надвигался сельджук в расшитом кафтане. Рыцарь успел отметить, что парча кафтана дорогая, расшитая золотыми нитями. Скорее всего, какой-нибудь вельможный отпрыск. Одно странно — без брони! Может, не успел надеть, а возможно, просто презирал смерть. Граф невольно проникся уважением к этому юнцу. Мазарин швырнул припрятанный в рукаве кинжал, который, пробив тощую юношескую шею, окровавленным острым жалом вышел с противоположной стороны. Опрокинувшись назад, сельджук выпустил из ослабевших рук топор, а лошадь, почуяв смерть хозяина, понеслась вскачь, оглушительно заржав. Убитый, свесившись с седла, цеплялся бессильными ладонями о землю.
Прорвавшись через строй противника, Мазарин направил коня прямо во дворец паши. Позади, громыхая латами, спешило четыре десятка рыцарей. Спешившись у ступеней, Джулио выхватил меч и уверенно зашагал к парадным дверям. Граф готов был принять бой, но вход во дворец оказался неохраняемым. Пройдя двери, он с удивлением обнаружил, что стражи нет и в залах. И тут же из глубины здания раздались женские крики, переходящие в отчаянный вопль.
Обернувшись, граф прокричал, указывая концом меча отставшим рыцарям дорогу:
— Они там! Поторопитесь!
Вот откуда-то сверху, грохоча деревянными туфлями по мраморным ступеням, с отчаянностью обреченного на него выскочил бородатый мужчина в шароварах и длиннополом кафтане. В руках кривая полоска стали — сабля!
Граф сделал всего лишь одно движение рукой — широкое, во весь размах. И страж, потеряв интерес к гостям, выронил саблю из рук и нелепо принялся хватать руками вывалившиеся внутренности.
Джулио Мазарин устремился по галерее в глубину дворца. Крики доносились все отчетливее, среди них он различал и предсмертные хрипы. Путь ему преградила высокая тяжелая дверь. Изготовив меч к бою, он толкнул ее свободной рукой и увидел, что галерея привела его в сад.
