– Где взял? – поинтересовался Слава.
– Сделал! В отличие от тебя, у меня есть фотографии всех жильцов квартиры. И довольно неплохого качества. Поскольку физиогномика – это…
– Ниточка, – подсказал Масленников.
– Шутите все, а ведь на самом деле…
– Физиономия Печкиной – не ниточка, а канат, – заметил Земцов. – То есть ты молодец, что пошел по этому следу, без нее тут никак не могло обойтись. Ну, и что, пролетаешь ты с уборщицами-сиделками?
– Нет, в двух случаях она ходила к одному паралитику и еще к одной лежачей матери очень богатого человека.
– Они живы?
– Они мертвы. Но, скорее всего, скончались естественной смертью. В интересах Печкиной было выдаивать родственников как можно дольше. Но, как тебе, Слава, уже известно, в одном доме ее опознали в качестве скоропостижно скончавшейся супруги одного пьющего холостяка. Он быстро перестал пить. Как и дышать. А квартиру прямо за день до смерти переписал на эту супругу, хотя у него есть сын. Фамилия, под которой она выходила замуж, нашлась в полицейской базе, как и фото нашей Печкиной. Квартиру Зина продала за один день, что говорит о серьезной криминальной поддержке, потом она перепродавалась несколько раз, сейчас у добросовестных приобретателей. Сын ничего добиться даже не пытался.
– Сколько раз она это проделывала? – спросил Александр Васильевич.
– Восемь. Я нашел восемь. Только в этом районе.
– И восемь паспортов?
– Нет. Четыре. По два брака на каждый. Где похоронены эти люди – неизвестно. Свидетельства о смерти есть, а регистрации на кладбище – нет.
– Нда… – произнес Масленников. – Если такая тупая бабища может десятилетиями совершать идеальные преступления… Значит, мы «хорошо» работаем.
– Ладно вам пессимизм разводить, – бодро произнес Земцов. – Возьмем ее, все узнаем.
Сергей пощелкал пальцами у него перед глазами.
– Эй, Слава, ты не понял, что сейчас ее брать не нужно, ты ничего не узнаешь, а наоборот, все мое расследование угробишь? Ее кто-то крышует и после смерти Сидоровой. Возможно, это она убила Валентину. Тут мне кое-кто говорил, что она слишком темная, чтобы понять, что такое синильная кислота… Так вот, вдова отправившихся на тот свет алкоголиков в таком количестве должна знать, что подливать пьяному человеку. Наверняка. Должна это у кого-то брать. То же самое можно налить и трезвому. В настойку грецкого ореха на спирту.
– Господи, – тихо сказала Настя. – Я слышу все это первый раз. Фото Сережа мне показывал, а рассказ оставил для всей компании. Эта Печкина… Она в мой алгоритм вообще не входила.
– Да? – внимательно посмотрел на нее Масленников. – А кто входил?
– Я думала о Марине, ее муже, его гражданской жене, исчезнувшей матери. Сережа сказал, что мать вроде нашлась. Это точно она?
– Это точно Виолетта Романова, – подтвердил Масленников. – Она сейчас в больнице. Слава арестовал охранника для того, чтобы он не дал никакой информации самому Романову. Пока мы сами не разберемся. История слишком ужасная. Если что-то бывает ужаснее смерти, то это жизнь Виолетты Романовой.
Глава 24
Масленников обвел взглядом присутствующих и попросил Настю:
– А нельзя уложить спать собаку? В другом месте. Пес смотрит на меня таким доверчивым взглядом… Странное чувство. Мне стыдно при нем говорить о человеческой низости. Как при ребенке. Вдруг он поймет. Ему это не нужно.
– Да, – ничуть не удивилась Настя. – Это легко. Я просто ему говорю: «Май, тебе нужно к Олежке», и видите – он сразу направляется к двери.
Она увела озабоченного Мая, которому стало неудобно из-за того, что ребенок остался без его присмотра. Вернулась. Все сидели за столом и молчали. Ждали ее. Она кивнула: «Все нормально». Присела на подлокотник кресла Сергея. Она входит в его ауру и сразу ощущает, что со всем справится, все примет разумно и спокойно. Масленников налил в очередной раз себе водку. Алла смотрела на него с тревогой. Нет, он не пьянеет, но в том-то и дело. В нем что-то перевернулось. А ведь он многое видел.
– Вы так на меня смотрите, – сказал Александр Васильевич, – как будто я вас собрал для сообщения о конце света. Не совсем. И не для всех. Даже убийства не было, так что Слава вроде вообще ни при чем: это не по его части. Как он любит говорить: «Говно вопрос».
– Э-э-э! – возмутился Земцов. – Можно меня не опускать ниже плинтуса? То есть вы все такие благородные, даже собаку пожалели морально травмировать, а до меня, значит, не дойдет!
– Да я в конкретном смысле, – объяснил Александр Васильевич. – Ты – отдел по расследованию убийств, а я расскажу не про убийство. Не про физическое убийство.
– Не беспокойтесь, – сказал Сергей. – Физическое мы найдем. Где-то рядом. О ком речь, я понимаю.
– Да. Я коротко. Можно одной фразой. Виолетта Романова, поступившая в больницу в крайней степени истощения, подвергалась постоянным истязаниям. Гематомы, есть недавно сросшийся перелом ноги, подвывих руки… Ее регулярно избивали. Это одно. Она подвергалась и сексуальному насилию – это другое. Истощенная старуха, которая провела в заточении несколько лет. Доступ к ней имел только сын. Так сказал охранник, так, разумеется, и было на самом деле. Впрочем, нужен он сам для экспертизы.
– Что же это такое? – еле слышно спросила Настя.
– Это ублюдок! – резко ответил Сергей. – У меня по его поводу мало иллюзий, но такого… честно, не ожидал. Александр Васильевич, он в себе?
– В определенном смысле, конечно, нет. Психика полностью изуродована. Тут даже не проходит диагноз – геронтофилия, так как он, по всему, не ищет и не насилует всех старух. Я посмотрел его досье. Всегда при жене, относительно молодой, чаще гражданской, но Марина Демидова была официальной. Он гинеколог. Вряд ли воздержан по отношению к пациенткам. У меня есть с ним общие знакомые. Говорят, мерзкий мужик, девочкам аборты делал бесплатно по договоренности, так сказать. Пользовал их.
Виолетта Романова подробно рассказывает о своей жизни. Синдрома Альцгеймера у нее нет, помнит практически все, почти не заговаривается. Почти – это результат постоянного стресса, страха ожидания катастрофы. Полная каша у нее в голове лишь из-за последних лет этого кошмара. Она ничего не понимает. Я бы сказал, ее сознание отталкивает происходящее, поэтому она еще жива. У нее даже неплохое сердце. Из этой каши можно выделить страшный комплекс вины перед сыном. Она вела бурный образ жизни, было много мужчин. Им занималась в основном прислуга. Моя версия – у него с детства была маниакальная идея – отомстить ей когда-нибудь вот таким извращенным способом. Кстати, документы на передачу ему всего бизнеса, всей недвижимости и состояния она подписала не добровольно. То есть она не помнит, что подписывала, но он заставил ее это сделать побоями. Но тут же она говорит, что сын ее таким образом хотел спасти от каких-то врагов. Бил, потому что она не могла понять, что нужно делать. Кстати, должен быть свидетель. Думаю, это нотариус. Она сказала, что кто-то присутствовал при подписании документов. Она считает, что это был полицейский, опять же призванный для ее спасения.
