Вскоре путешественники выехали на большак и двинулись прочь от города. Через полчаса Пирогов проворчал:
— Едем, едем… А ничего по сторонам не меняется. Одни осины да березки. Бесконечная равнина. И чего делим, непонятно. Тут ведь на всех хватит. Придумали тоже воевать, будто других забот нет.
— В гражданской войне, как и в любой войне вообще, есть свое благо, — сказал артист.
Пирогов посмотрел на него как на сумасшедшего, усмехнулся и спросил:
— Это какое же?
— Она наполняет жизнь людей смыслом, — ответил артист. — Одним дает идею, за которую не жалко и умереть, других наполняет бешеным желанием выжить. Всем находится дело. А вот представьте себя, что войны закончатся и наступит полное благолепие. Люди будут жить припеваючи, есть вволю, развлекаться в ресторациях, на маскарадах и на бегах. Испытав пресыщение от одних развлечений, они будут придумывать все новые и новые. Они станут покупать себе новомодные вещи и украшения, потому что не захотят отстать в этом от соседей. Они будут гоняться за удовольствиями и вещами, как сумасшедшая собака гоняется за собственным хвостом, кусая пустоту.
Говоря, артист все больше входил в раж.
— Со временем, — с мрачным удовольствием продолжал он, — им наскучит даже искусство. Ведь искусство рождается из желания противостоять несовершенству и ужасу мира. Из желания создать свой собственный вариант гармонии. Но наступит время, когда жизнь больше не будет ужасать людей. Они станут относиться к окружающему миру как к собственному дивану, на котором удобно лежать, а единственная проблема — чтобы не затекли бока. Впрочем, людям некогда будет отдыхать. Жизнь у них будет насыщенная, быстрая и пестрая. Как колесо, по которому бегает ручная белка. Но внутри этого колеса ничего, кроме пустоты. Даже настоящего удовольствия. Ведь истинную ценность жизни может дать только ее хрупкость и уязвимость.
Артист закончил свой монолог, и Пирогов насмешливо поинтересовался:
— А это вы для кого сейчас говорили? Если для юноши, так он давно спит. А если для меня, так не стоило и трудиться.
— Я говорил это для себя, — сухо сказал артист.
— А-а, ну если для себя, тогда ладно. Хотя, говорят, разговаривать с собой — весьма опасная привычка. Грозит расстройством рассудка.
Артист ничего на это не ответил и в продолжение последующего часа не издал ни звука.
* * *
Кони под юнкерами были рослые, горячие, не в пример пегой лошадке, запряженной в телегу, которая при виде красавцев жеребцов совсем оцепенела.
— А ну стоять! — крикнул один из юнкеров, гарцуя перед телегой. — Кто такие?
— Мы? — сонно ответил за всех Алеша.
— А вы тут видите еще кого-то? — иронично осведомился юнкер, поглядывая на путешественников черными мышиными глазками.
— Мы никто. Просто люди. Отстали от поезда.
Юнкер обратился к своему спутнику — пухлому, вальяжному, на вид совершенно неповоротливому:
— Смотри-ка, Коля, кажется, мы с тобой поймали большевистских шпионов.
— Мы не шпионы, — сказал Алеша. — Я бывший гимназист Алексей Берсенев.
— Гимназист? Занятно! — Юнкер указал нагайкой на артиста и насмешливо поинтересовался: — А этот, в дурацкой шляпе, тоже гимназист?
— Он итальянский циркач, — объяснил Алеша.
— Вот как? А поскладнее ничего придумать не могли? Слыхал, Коля, «циркач», да еще и итальянский!
— Почему бы и нет? — флегматично отозвался пухлый юнкер. — Нынче какого только сброда на дорогах не встретишь.
— Позвольте, я… — заговорил было Алеша, но юнкер с мышиными глазками оборвал его грубым окриком:
— Молчать! Какое задание выполняете?
— Никакого, — ответил, начиная сердиться, Алеша. — Просто ходим по деревням и городам в поисках заработка.
Пухлый юнкер убрал в карман какую-то коробочку, шмыгнул носом и сказал:
— Митя, по-моему, они говорят правду.
— Это ты так думаешь, — возразил ему юнкер с мышиными глазками. — Я всегда говорил, Коля, что ты чрезмерно доверчив. Будь добр, подержи этих темных личностей на прицеле, пока я их обыщу.
Юнкер слез с коня и подошел к телеге. Ростом он оказался с Алешу или даже чуть пониже. Вблизи безусое лицо юнкера выглядело совсем юным.
— Поднимите руки, — приказал он артисту.
Тот покорно поднял руки. Юнкер быстро его обыскал и вытащил из кармана пальто револьвер.
— Ага! — торжествующе воскликнул он и показал револьвер своему напарнику. — Видишь, Коля, я был прав.
— Ничего не «ага», — сердито возразил ему Алеша. — Это оружие для самообороны.
Юнкер иронично уставился на Алешу.
— Что вы говорите! Значит, в целях самообороны? Обороны от кого? От офицеров добровольческой армии? Может, еще что-нибудь скажете?
— Скажу! — вспылил Алеша. — Скажу, что вы балбес!
— Что-о? — Юнкер выкатил на Алешу черные, круглые глазки. — Это я балбес? Коля, ты слышал, он обозвал меня балбесом! — Юнкер рванул из кобуры револьвер. — Ах ты… Да я тебя…
За спиной у Алеши раздался тяжелый перестук копыт, вслед за тем зычный голос крикнул:
— Что там такое, юнкер?
На вороном коне гарцевал красивый, лощеный офицер. Юнкер вытянулся перед ним в струнку.
— Да вот, господин подпоручик, красных шпионов поймали, — доложил он.
— Шпионов?
— Так точно. Этот вот, — юнкер показал нагайкой на артиста, — врет, что итальянец.
Пирогов глянул на гарцующего офицера и сделал шаг вперед.
— Господин юнкер, не горячитесь, — приветливо заговорил он. — Я думаю…
— А вы куда лезете? — оборвал его нервный юнкер. — Думаете, у меня и для вас пули не найдется?
— А ну-ка, отставить! — осадил юнкера подпоручик. И поморщился: — Не передовая, а комната для детских игр. Документы имеются?
Алеша хотел ответить, но юнкер его опередил:
— Никак нет. Пустые совершенно.
— Оружие?
— У этого вот был револьвер.
Юнкер протянул подпоручику револьвер артиста. Подпоручик взял револьвер, небрежным движением откинул барабан, вытряхнул патроны на землю и зашвырнул револьвер в кусты.
— Кто такие? — резко спросил он у путешественников.
Алеша выступил вперед и произнес:
— Господин офицер, клянусь честью, мы не шпионы. Я бывший учащийся гимназии Алексей Берсенев. А это мои друзья.
Пирогов сделал неуклюжий поклон и громко пробасил:
— Позвольте представиться — Павел Афанасьевич Пирогов, потомственный дворянин. Горю желанием вступить в освободительную армию и принести пользу родному отечеству.
