— Господа… — бормотал, улыбаясь, словно пьяный, Евгений Александрович. Слезы застили ему глаза. — Как я рад… Алеша, идальго…
Его усадили на какое-то бревно. Туман перед глазами слегка рассеялся. Евгений Александрович посмотрел на друзей и вдруг оцепенел.
— Э-э… — нечленораздельно проговорил он, с изумлением оглядывая незнакомые лица.
— Не бойтесь, вы среди друзей. — Говорящий был худощав и бледен. Он нагнулся и внимательно разглядывал лицо Миронова неподвижными, как у змеи, глазами. — Вы потеряли много сил, — сказал незнакомец, — выпейте это.
В губы Евгению Александровичу ткнулось железное горлышко фляги, в рот что-то потекло, горячая волна обожгла язык и горло. Миронов закашлялся и слабой рукой отстранил от себя фляжку.
— Не надо… больше… — пробормотал он, откашлявшись.
— Вам лучше? — осведомился незнакомец.
Миронов кивнул:
— Да.
— Кто вы? Куда направляетесь?
— Я… заблудился.
— Отбились от своих?
— Да, — снова кивнул Евгений Александрович. — То есть… нет. Не отбился. Я был один. Пошел по грибы и потерялся.
— Как вас зовут? — поинтересовался незнакомец.
— Евгений Александрович Миронов… Я бывший сельский учитель.
— А что, Евгений Александрович, нынче так принято у бывших учителей — ночью в лесу грибы искать?
— Я не собирался искать их ночью, — промямлил Евгений Александрович. — Когда я вышел, был день. Но потом так внезапно стемнело… Я думаю, это просто счастье, что я на вас наткнулся.
— Конечно, счастье, — подтвердил незнакомец. — И для вас, и для нас. Меня зовут комиссар Глазнек. Не видели ли вы кого в лесу, Евгений Александрович?
Только теперь Миронов признал в незнакомце таинственного всадника, который напустил такого страху на Алешу. Бледное, костистое лицо комиссара покрывали резкие морщины. Глаза, утонувшие в глубоких впадинах, смотрели пристально и неподвижно.
— В ле… в лесу? — снова промямлил Евгений Александрович. — А кого я там мог увидеть? Там, кроме деревьев, ничего нет.
Комиссар Глазнек усмехнулся.
— А мне вот доподлинно известно, что в лес вы свернули не один, — сказал он. — С вами были еще трое. Могу я узнать, куда они подевались?
Евгений Александрович почувствовал такой ужас, что у него похолодели ладони, однако сделал над собой усилие и сказал почти спокойным голосом:
— Не понимаю, о чем вы говорите, господин комиссар. Я был один.
— Один, значит? Забавно. — Комиссар посмотрел на черный неприступный ряд деревьев, затем снова повернулся к Миронову и, усмехаясь, изрек: — Человек приходит в мир одиноким и уходит одиноким. Скажите, Евгений Александрович, вы смерти боитесь?
— Кто же ее не боится, — ответил, слегка заикаясь, бывший учитель.
— Что страшного вы в ней находите?
— Что и все — неизвестность.
Комиссар кивнул:
— Да, на этот счет ни у кого из смертных не может быть уверенности. А вы хотели бы знать, что находится по ту сторону?
— По ту сторону чего? — не понял Евгений Александрович.
— По ту сторону смерти, разумеется.
— Э-э… Конечно… Как всякий человек…
— Я вам предоставлю такую возможность, — без всякого юмора сказал комиссар.
— Я вас не пони…
— Сейчас поймете.
Глазнек размахнулся и ударил Миронова по лицу нагайкой. Миронов вскрикнул и закрыл лицо руками. Комиссар хлестнул его нагайкой по рукам, а потом еще раз и еще.
— Хватит! — взмолился бывший учитель. — Умоляю, хватит!
Но комиссара этот крик не остановил, он продолжал избивать Евгения Александровича. Миронов повалился на землю, но град ударов не прекратился. Лицо, волосы, шея и руки Евгения Александровича были в крови. Нагайка била хлестко… Наконец комиссар остановился, но вовсе не затем, чтобы перевести дух. Он выглядел бодрым и неуставшим. Казалось, упражнения с нагайкой взбодрили его, влили в его бледное тело очередную порцию жизненной силы.
— Ну? — спокойно поинтересовался он. — Теперь вы расскажете мне о своих друзьях? Или предпочитаете молчать?
— Господи, — заплакал бывший учитель. — Я ничего… ничего не знаю…
Глазнек внимательно посмотрел на Миронова и вдруг спросил:
— Вы когда-нибудь слышали, как с людей снимают перчатки?
— Что?.. Перчатки?
— Это очень просто, но в то же время эффективно. Сначала в котелке кипятят воду. Потом руки пленника опускают в кипящую воду. Кожа на руках начинает…
— Хватит! — простонал Евгений Александрович. — Ради бога, хватит!
— Да, — неожиданно согласился комиссар. — В самом деле, зачем рассказывать вам теорию, если можно ознакомить вас с практикой? Товарищ Чепурнов! — позвал он.
— Я тут! — ответил невысокий кряжистый человек в такой же, как и у комиссара, кожаной фуражке, подходя ближе к костру.
— Поставьте на огонь котелок с водой.
— Зачем?
— Поставьте!
— Сделаем.
Кряжистый повернулся, чтоб идти, но комиссару, видимо, пришла в голову новая идея.
— Хотя нет… — сказал он. — Лучше свяжите этого упрямца и подвесьте к дереву. И позовите ко мне Свиридова. Надеюсь, он еще не разучился работать палкой. Да, и одолжите ему свой черкесский нож — авось пригодится.
— Ножом я бы и сам мог, — сказал Чепурнов.
Комиссар покачал головой.
— Нет. У вас он со второго удара дух испустит. Тут нужен настоящий мастер. Давайте, товарищи, займитесь. Мне надо, чтобы через пятнадцать минут он мне на все вопросы ответил и еще умолял бы его выслушать.
— Сделаем, — снова пообещал Чепурнов.
Он взял плачущего и постанывающего Евгения Александровича за плечи и рывком поднял с бревна, а комиссар Глазнек отошел в темень и закурил.
* * *
Солнце палило нестерпимо, совсем не по-осеннему. Роса с пожухлой травы совершенно испарилась. Кострище из черных обугленных палок и каких-то несгоревших тряпок выглядело жалко и наводило на мысли о пожаре и разорении.
Артист наклонился и поднял с земли разбитые круглые очки. Показал их Алеше и сказал:
— Он был здесь.
Алеша взял очки, но тут же выронил их. Посмотрел на артиста испуганно и тихо проговорил:
— Это что же? На них кровь?
— Да, — ответил артист и добавил: — Похоже, его сильно избили. Или даже пытали.
— Как пытали? — холодея от ужаса, прошептал Алеша.
— Обыкновенно. Видите эти пятна на траве? Это кровь. Отсюда его тащили… — Артист проследил взглядом по траве примятый след. — Вон к тому дереву. — Он показал пальцем в сторону старого дуба, росшего почти на самом краю обрыва.
