Книга Жестокая любовь государя, страница 79. Автор книги Евгений Сухов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Жестокая любовь государя»

Cтраница 79

Иван частенько вспоминал слова Анюты, испытывая робкое сопротивление со стороны девиц; государь воспринимал эту слабую защиту едва ли не за один из обязательных приемов любовной игры. И если девица отдавалась сразу, он начинал чувствовать себя обделенным.

— Садись подле меня, вот сюда садись… рядышком. Здесь когда-то царица сиживала. А сегодня твое место будет. Нравится тебе здесь, Федунья?

— Как же место царицы может не понравиться, только высоковато оно для моего зада, — хихикнула девка.

— Эй, стольники, налить девонькам по полному стакану медовухи. И пить до капли, чтобы государя своего не обидеть! А вы, гусельники, играйте побойчее, так, чтобы тоску с души своротить.

Весело бренчали гусли, и берендей, распалясь от крепкого вина, наяривал частушки. Девки поначалу жеманились, стыдливо прикрывая косынками лица, а потом, поглядывая друг на дружку, помалу входили в веселье.

— Бабы! — орал Федор Басманов. — Докажите государю нашему, что веселиться умеете! Сымайте платья, пусть Иван Васильевич красу вашу сполна разглядит.

Замешкались девки, а государь уже на Федунью прикрикнул:

— Сымай платье! Не силой же государь его стаскивать должен?

— Для государя и сорочку последнюю скинешь! — не растерялась Федунья.

— А вы чего, бояре, насупились?! Или царские слова для вас не указ?! Скидайте на пол свои опашни! Не сметь отставать от девиц!

Следом за гусельниками заиграли скрипошники, наполняя комнату бесшабашным весельем.

— Эй, карлы и карлицы! — выкрикнул Иван Васильевич. — Помогите же боярам разнагишаться. Да пока последние порты с них не снимете, не отступайте! Ха-ха-ха! — Обнимал за полные плечи Федунью царь.

В Трапезную комнату понабежали карлы и карлицы. С гиканьем и свистом маленькие разбойники набросились на бояр и, не считаясь с чином, вытряхивали их из рубашек и портов.

Рвались кафтаны, трещали опашни, а на полу беспризорно разбросаны платья. Бояре не отставали от государя: без стыда голубились с девками, хватали их за голые бедра. А любимый царский шут Онисим подхватил под руку обнаженную девку и чинно засеменил по кругу. Два нагих тела забрали все взгляды, у одних это вызывало хохот, другие лишь слегка улыбались, и только немногие наблюдали сцену со страхом.

Невозмутимыми оставались одни стольники, которые чинно ходили между едоками и подавали с подносов солонину с чесноком и пряностями.

Девки перестали стесняться совсем. Басманову уже не нужно было теребить их громким голосом, и они крикливыми галками галдели сальные частушки.

— Свечи гаси! — распорядился Иван. — И разбирай по бабе! Местов под столом для каждого хватит. Ежели кто при свечах захочет, так неволить никого не станут. Ба! — Иван Васильевич заприметил среди всеобщего безумия мрачную фигуру князя Семена Оболенского, который жался в самом углу и, видно, совсем не желал попадаться на глаза государю. — А ты чего, Семен Федорович, при наряде? Я же сказал разнагишаться! Или твоя плоть так стара, что ты ее напоказ девкам выставить стесняешься? — весело поинтересовался Иван. — Так мы тебя неволить не станем, мы князю степенную бабу найдем и такую же ветхую, как и он сам! — хохотал государь.

Губы у Оболенского от обиды задрожали. Великий князь Василий Иванович тоже насмешником мог быть, но бояр перед холопами не срамил.

— Если ты, Иван Васильевич, в срам обратился, так не думай, что за тобой и остальные бояре последуют! — дерзко отвечал князь.

Иван Васильевич слегка отстранил от себя Федунью и попросил ласково:

— Продолжай, Семен Федорович. Знаю я, что в речах ты удержу не знаешь. Сказывали мне бояре, что ты батюшке моему мог правду в глаза глаголить, вот и я хочу тебя послушать.

— Не хула это, государь, от боли идут сии гадкие слова! Накипело у меня. Вот здесь стоит! — чиркнул большим пальцем по шее боярин.

Князь Оболенский и вправду был зол на язык. Ему ли бояться самодержца, если его род в знатности не уступает царскому. Семен Федорович был боярином еще тогда, когда нынешний государь и не народился. И кому как не старейшему из бояр знать про порядки московских государей.

— Срам все это, Иван Васильевич! Бога бы побоялся, вспомнил бы своего покойного благоверного батюшку. Вот кто христолюбив был! А ты, вместо поклонов и молитв, исполнения дел царских, баб пропащих во дворец наприваживал и сам им в грехе уподобился. Даже халата на тебе нет! Грудь нагая, а бабы и вообще стыд потеряли. Тьфу! — смачно харкнул боярин. — Ежели не боишься стыдом бармы великокняжеские запятнать, ежели наплевать тебе на то, что челядь о тебе молвить станет, так подумал бы о нас, о слугах твоих старших, кто еще твоему батюшке служил и не привык к такой срамоте.

— Поучи ты меня неразумного, князь, — совсем ласково просил царь, — поучи.

Веселье угасло.

Последний раз ударили по струнам гусельники — праздник закончился и для них: карлицы, пряча свою убогую наготу, забились по темным углам.

— Уразумей меня, государь, не со злобы я говорю, — прижимал обе руки к груди князь Оболенский, — а из любви к тебе. Вспоминаю я, как у родителя твоего бывало. Немыслимо было подумать, чтобы он такую срамоту в своих палатах допустил. Бояре сидели рядком, кушали степенно и чинно, речи держали разумные, о делах государевых говорили. А сейчас вместо этого девки нагие на почетных местах восседают. Песни срамные слышу, за которые стрельцы на базарах любого другого розгами бы выдрали. А на месте рядом с тобой, что царица недавно занимала, девка блудливая сидит. Скоморохи горницу заполнили, а ты, государь, во всем им уподобляешься. Во власти твоей языка меня лишить, но думать мне не запретишь. А терпеть то, как русский царь в скомороха обряжается, выше сил моих!.. Казни меня теперь, государь, ежели хочешь, а от слов своих я не отступлюсь.

— Вот какие мне слуги нужны, бояре! Такие, чтобы правду сказать не побоялись. Ведь некому меня учить, — искренне печалился Иван. — Были бы отец с матерью, тогда бы и подсказали, научили бы уму-разуму, а так одна надежда на таких праведных слуг, как ты, Семен Федорович. Уважать надо правду, за нее и низко в ноженьки можно поклониться. — Царь Иван поднялся из-за стола и, прикрывая ладонями обнаженную грудь, низко согнулся перед престарелым боярином. — Разве Федька Басманов может мне правду сказать… или вот Малюта? Уподобятся чертям и будут вместе со мною по терему скакать. Знаешь ли ты, Семен Федорович, за что я тебя люблю? За то, что правду можешь в глаза глаголить и с чином моим царским не считаешься. Правда, она для всех одинакова — будь то холоп или господин московский. Ты вот на батюшку моего ссылаешься, говорил, что верно служил ему, только ведь и я твою службу не забываю. А за правду, что посмел царю своему молвить, жалую тебя вот этим золотым кубком.

— Спасибо, государь, только подарок принять я не могу. Я не из-за жалованья старался, а из-за правды.

— Вот посмотрите, какой боярин не сребролюбивый. И от царской милости отказался, немного таких среди моих слуг найдется. Ступай к себе, князь, отпускаю тебя на сегодня. А завтра приходи к ужину, увидишь иную трапезу. Эй, стольники, отнести князю Оболенскому пирогов с моего стола, пускай боярыня откушает! Да еще вот что: проводить князя Оболенского до самых ворот. Пусть все знают, что царь ценит своих верных слуг.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация