— Что еще за Роберт? — спросил Феликс, когда Лекси шла на кухню.
Лекси не ответила.
— Хочешь чаю, Феликс? Кофе?
Феликс пошел за ней следом — от чая он никогда не отказывался. Лекси достала из буфета три кружки, а из холодильника — молоко, и все это время наблюдала за Феликсом. Тот пробежал взглядом записки на холодильнике, повертел в руках бутылочку Тео, достал из вазы с фруктами яблоко и положил обратно.
— Как работа? — спросил он отрывисто.
Лекси открыла кран, налила воды в чайник.
— Хорошо. Дел по горло, как всегда.
— Я читал твою статью о Луизе Буржуа.
[32]
— А-а.
— Отличная статья.
— Спасибо.
— Я… — начал Феликс и умолк, уронил лицо в ладони. Лекси накрыла чайник крышкой, поставила на плиту, чиркнула спичкой и зажгла газ, не спуская глаз с Феликса, точнее, с его макушки. — Я вляпался в одну историю, — сказал Феликс глухо.
— Вот как? — Лекси открыла банку для чая, зачерпнула ложечкой заварку, насыпала в чайник. — Что за история?
— С девушкой. — Феликс выпрямился.
— А-а. И что?
— Она… говорит, что она в положении. Клянется, что ребенок мой.
— А он…
— Что он?
— Твой?
— Не знаю! То есть… может, и мой… но ведь это никогда точно не известно. — Глянув на Лекси, он поспешно добавил: — Я не про тебя, дорогая, я про нее. Мы с ней… мы всего-то… то есть я почти не… в общем, ты поняла.
— Да. Что ж, придется поверить ей на слово. — Лекси покосилась на него. — Что она думает делать?
— Да ничего, — развел руками Феликс. — Говорит, я должен на ней жениться. Жениться! — Он стал мерить шагами кухню, от буфета до окна и обратно. — Мне тошно при одной мысли. И вдобавок, — процедил он, — ее чертова мамаша стоит у меня над душой. Та еще мегера.
Чайник заходил ходуном, выпуская струйку пара. Едва он засвистел на всю кухню, Лекси схватила его и сняла с огня, поставила возле раковины, оперлась о буфет. Она не смотрела на стоявшего у окна Феликса, лишь краем глаза видела его ноги, отвороты брюк.
— Мы говорим, — спросила она, — о Марго Кент?
И все поняла по его молчанию. Он шагнул к ней, но, будто спохватившись, повернул к столу. Слышно было, как он отодвинул стул, тяжело опустился на него.
— Вот так влип, — буркнул он. — Одно слово, влип.
Не дождавшись от Лекси ответа, Феликс заерзал на стуле.
— Не хочу на ней жениться, — сказал он с ноткой обиды. — Сдается мне, это все ее чертова мамаша, подзуживает ее.
Лекси фыркнула:
— Еще бы.
Феликс подошел к Лекси:
— Ты и с матерью знакома?
— Знакома, — ответила Лекси, — имела честь.
Во взгляде Феликса мелькнуло любопытство.
— Скажи же, что между вами общего?
— Не твое дело, — отозвалась Лекси, и в горле у нее запершило, пересохло. — Не твое, и все. — Она задумалась. — Марго тебе не рассказывала?
Феликс протянул руку к вазе с фруктами, отщипнул виноградину и с недовольным видом сунул в рот.
— Кажется, нет. Вот что, Лекс, — продолжал он, мусоля виноградину, — только ты можешь мне помочь.
Лекси насторожилась:
— Как это?
— Только ты, — сказал он с нажимом. — Если я… если мы скажем, что мы… это самое… женаты, я не смогу жениться на ней. Они не смогут меня заставить. Поняла? То есть они знают про нас с тобой. И про Теодора. Ума не приложу откуда. Но если бы я мог им сказать, что мы поженились, — а это не исключено, так ведь? — все бы на этом кончилось. Выход найден. — Феликс улыбнулся ей то ли с надеждой, то ли похотливо, положил руку на плечо, привлек к себе.
Лекси уперлась ладонью ему в грудь.
— Не знаю, — начала она с расстановкой, — что в твоей речи мне более отвратительно. Может, сама мысль о нашем браке? Или же то, что ты делаешь мне предложение, чтобы тебя не женили на другой? Нет. Или то, что для тебя наш брак, как ты выразился, не исключен? Или твои слова о том, что у меня может быть что-то общее с этими хитрыми, коварными, злобными… — Лекси задумалась, ища подходящее слово, и вспомнила, — фуриями, вселяют в меня такой ужас? Повторяю, не знаю. — Она стряхнула с плеча руку Феликса. — Вон из моего дома, — сказала она. — Немедленно.
* * *
Полночь. В кафе-баре «Лагуна» официантки уже подмели полы, вытерли столы, вынесли мусор и разошлись по домам, закрыв двери на ключ.
В темном запертом кафе остывает выключенный кофейный автомат. Хромированный корпус громко щелкает каждые несколько минут. На сушилке стоят вверх дном чашки и бокалы, вокруг ободков лужицы тепловатой воды.
Пол выметен, но кое-как. Под четвертым столиком — корка от фокаччи, которую уронил турист из штата Мэн; на полу у входа — ошметки листьев с платанов на площади Сохо.
Где-то наверху хлопает дверь, раздаются приглушенные голоса, и слышно, как кто-то сбегает вниз по лестнице. Пустое кафе будто прислушивается. Бокалы на полках позвякивают в такт шагам. Щелкает остывающий корпус кофейного автомата. Капает из крана вода, стекает по стенке раковины в слив. Стучат шаги на лестничной площадке за стеной, хлопает дверь, и выходит на улицу девушка, что работает ночами на верхнем этаже.
Она шагает по тротуару возле запертой двери «Голубой лагуны», взад-вперед, взад-вперед, в красных полусапогах на шпильках; наступает на каменную плиту, стоя на которой Иннес впервые обнял Лекси в пятьдесят седьмом; проходит вдоль бордюра, где стояла Лекси, пытаясь поймать такси до больницы; прислоняется к стене, на фоне которой Лекси и Иннес позировали Джону Дикину пасмурным днем пятьдесят девятого. И на том самом месте, где девушка с верхнего этажа тушит сигарету, в сырую погоду чуть проступают призрачные очертания букв: «Где-то» — но их, скорее всего, никто не замечает, а если бы кто и увидел, то не понял бы, откуда они взялись.
Девушка бросает в канаву окурок, распахивает дверь и исчезает. На ее шаги отзываются бокалы на полках, солонки на столах, даже хромой стул.
Но вот кофейный автомат остыл, чашки стоят в круглых лужицах, корка от фокаччи валяется на боку, послушно затихает холодильник. На столе — журнал, открытый на странице с заголовком: «Как стать другим». На стойке устало притулилась пачка кофе в зернах. За окном мелькает велосипед, луч от катафота прорезает темноту. Небо за окном угольно-черное, подсвеченное оранжевым сиянием фонарей.
