— Нет, спасибо. — Тед встряхивается по-собачьи, откидывает волосы со лба. — Я на минутку. Зашел, потому что отец…
— Всю дорогу бегом? — спрашивает мать, ведя Теда на кухню.
— Ага.
— С работы?
— Угу.
— Не вредно ли?
— Почему вредно?
— Ну, из-за… — она пожимает плечами под кашемировым свитером, — из-за выхлопных газов. И для суставов нехорошо.
— При чем тут суставы?
— Говорят, бег трусцой — это удар по суставам.
Тед усаживается за стол.
— Мама, по всеобщему мнению, физкультура укрепляет здоровье.
— Гм, — сомневается мать, — не уверена. Может, все-таки в душ?
— Нет. Я ненадолго. Мне нужно домой.
— Полотенца у нас найдутся. Они лежат в…
— Знаю, мама, полотенца у вас найдутся, они замечательные, но мне нельзя задерживаться. Отец просил подписать какие-то документы — подпишу и пойду.
— Даже не поужинаешь с нами?
— Нет, не поужинаю.
— Ну хоть кофе-то попьешь. А бутерброд? С ветчиной и…
— Мама, я бы рад, но не могу.
— Заглянешь наверх, к бабушке? То-то обрадуется!
— Мама, — Тед потирает виски, — в другой раз, обещаю. А сейчас мне пора. Элина весь день одна…
— Бабушка тоже.
Тед тяжело вздыхает:
— Элина весь день одна с маленьким ребенком. Кормление не ладится, и…
— Вот как? — Мать отворачивается от кофемолки, лицо искажено тревогой. — Что стряслось? Что не так?
— Да пустяки. Он…
— Не ест? Теряет вес?
— Нет, здоров. Просто все время плачет, вот и все. Элина думает, это газы или колики.
— Колики? Это опасно?
— Нет, — заверяет Тед, — это у малышей сплошь и рядом. У меня, наверное, тоже в детстве были. Не помнишь?
Мать щелкает выключателем, и ее ответ тонет в шуме кофемолки.
— Что ты сказала? — Тед ерзает на стуле. — А вообще, знаешь что? Я просто воды глотну, очень пить хочется.
— Кофе не будешь?
— Нет, воды.
— С газом или без?
— Ты меня кормила грудью или?..
Мать открывает холодильник:
— Тебе с газом или без?
— Все равно. Без разницы. Хоть из-под крана. Не знаю, зачем вообще ты покупаешь эту хрень в бутылках.
— Тед, не выражайся.
— Так ты меня кормила?
Мать, стоя к нему спиной, ищет стакан в шкафчике под потолком.
— Что?
— Ты меня кормила грудью?
— Тебе с лимоном?
— Да, пожалуйста.
— Со льдом?
— Можно со льдом. Все равно.
Мать, отставив стакан, шарит в морозильнике.
— Просила отца наполнить контейнеры для льда — наверняка забыл. — Она выуживает замороженную рыбину, а следом — прозрачную пластиковую коробку. — Вот один, — бормочет она, — ясное дело, пустой, но где же второй?
— Ладно, мама, не ищи. Я и так попью.
— Каждый раз его прошу, а он как будто не… Ага! — Мать победно поднимает контейнер со льдом. — Я клевещу на бедного отца — а тут, нате вам, лед! — Она бросает в стакан Теда три кубика, те раскалываются от удара. Спрятав в морозильник рыбину, мать подает Теду стакан.
— Спасибо. — Тед жадно пьет. — Так ты меня кормила грудью?
Мать садится за стол напротив Теда, качает головой, недовольно морщится:
— Нет, не кормила. Все время были бутылочки. — Мать снова вскакивает. — Куда же я дела бумаги?
— Странно, — рассуждает Тед, пока мать ищет документы под стопкой газет на стуле, — сейчас говорят, грудное вскармливание укрепляет иммунитет. А Элина твердит, что никого здоровее меня не встречала. А если ты меня не кормила грудью, то и всей теории грош цена, ведь верно?
Мать заглядывает в буфет, хлопает дверцей.
— Они точно где-то здесь, сегодня их сюда положила, но куда… — И, рванувшись вперед, хватает стопку белых листов. — Вот! Я так и знала, что они где-то здесь. — Она кладет стопку перед Тедом.
— Что это вообще такое?
— Отец что-то затеял.
— Да, а поточнее? — Тед, допив воду, берет из стопки верхний лист.
— И не спрашивай, сынок. Отец меня в эти дела не посвящает. Доверительный фонд какой-то. Для малыша. Какие-то деньги от государства или что-то в этом духе.
— Он хочет открыть для малыша доверительный фонд?
— Кажется, да. Знаешь ли, мы оба беспокоимся иногда. Особенно сейчас, когда у вас ребенок.
— О чем беспокоитесь?
— Видишь ли… Ваш с Элиной доход такой…
— Какой?
— Ненадежный.
— Ненадежный?
— Не совсем так. Непостоянный. То густо, то пусто. И мы решили отложить немного для малыша, на всякий случай.
— Ясно, — бормочет Тед, сдерживая улыбку. Так и подмывает спросить: что за «всякий случай»? — Спасибо вам большое. Есть у тебя ручка?
Мать протягивает авторучку. Тед расписывается в графе «Согласен».
Уже у дверей мать все твердит про душ, про полотенца, про бабушку.
— Прости, — Тед чмокает ее в щеку, — я побежал.
— Бегом до самого Госпел-Оук?
Тед, пятясь, машет рукой.
— Нет, на автобусе.
— На автобусе? Я тебя подвезу. Зачем на автобусе? Я тебя подброшу, а заодно взгляну на…
— Пойду на остановку. — Тед на ходу машет рукой. И вдруг замирает.
Мать, придерживая дверь, смотрит на него.
— Что с тобой?
— Помнишь… — начинает Тед, но умолкает, задумавшись. — К нам однажды заходил какой-то человек. А ты… прогнала его, если не ошибаюсь. Да, прогнала.
— Когда?
— Давным-давно. Когда я был маленький. Он был в коричневом пиджаке. Взъерошенные волосы. Я был наверху. Вы о чем-то спорили. Ты сказала — я помню, — сказала: «Нет, мы не можем вас принять, вам придется уйти». Помнишь?
Мать решительно трясет головой:
— Нет.
— Кто бы это мог быть? Он все оглядывался на дом. И махал мне. Забыла?
Мать, отвернувшись, проводит рукой вдоль двери, словно проверяет, не облупилась ли где краска.
— Совсем не помню, — отвечает она, не глядя на Теда.
— Он помахал мне, будто…
