– Доброе утро.
– Доброе, да не очень, – сказал Никита, – ты только не пугайся. Алена, валидол! Вот что я выяснил по своим каналам: телефон Андрея прослушивали. Результаты прослушки приобщены к делу.
ВОТ ЧТО Никита выяснил по своим каналам: телефон Андрея прослушивали. Результаты прослушивания приобщены к делу. Телефон Андрея прослушивали несколько месяцев.
Господи, прослушка?! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. У американских спецслужб есть секретные разведывательные программы, слежение за пользователями мобильных телефонов по всему миру и прочее шпионство в целях государственной безопасности, у наших тоже, но… Но Андрей, но я, но мы!.. Мы же не угроза государственной безопасности! Мы же просто люди! Иногда, не чаще раза в день, я спрашиваю Андрея по телефону «ты меня любишь?», и он отвечает «я тебя люблю», – что же, они нас слушали? И думали «вот дураки, сто лет женаты»? Разве это можно? А я, меня тоже прослушивали? И сейчас прослушивают?
– Кто ей скажет?… – спросила Ирка.
– Я. Я тактично скажу, – ответил Илья и ласковым голосом, каким говорят с психами, обратился ко мне: – Дай мне свой телефончик. Просто дай мне телефончик. Где твой телефончик?
– Отдай телефон, тебе говорят! – заорал Никита. Лицо красное, губы дрожат. Очень нервничает.
И они принялись переговариваться, как будто я не стояла рядом, как будто меня тут нет. А я есть!
…Она может случайно что-то сболтнуть или даже просто машинально набрать номер Андрея, это никак нельзя… (Илья)
…Она-то обойдется без телефона, но как мы с ней будем связываться? (Ирка)
…Нечего вам лишний раз связываться. (Никита)
…Но как жить, если мы не можем лишний раз связываться? (Алена)
…Дело на контроле в Москве, прослушка, – похоже, приплыли. (Никита)
У меня нужно забрать телефон. Мне не доверяют. Говорят обо мне «она». Считают, я не справлюсь с конспирацией. В телефоне у меня Viber, WhatsApp, скайп, фейсбук и инстаграм, книги и музыка для стояния в пробках, – как я без телефона?… И только один добрый голос прошептал мне на ухо: «Ты же не идиот, хотя все считают, что ты идиот. Ты ведь поняла, что по телефону ни о чем говорить нельзя. Не бойся, твой телефон спрятан в надежном месте». Узнать, что тебя прослушивают, – огромный стресс по шкале стрессов, это взлом личности, вспарывание частного пространства, и я должна была бы задохнуться, замереть, но я уже была за пределами шкалы, поэтому только подумала «хорошо иметь взрослую дочь». Если вас уже рвет когтями тигр – это стресс, и когда к вам вдруг приближаются пума, гепард и дальневосточный кот, они не вызывают отдельного стресса, ни ужаса, ни изумления, – вы живете, как умеете, в когтях у тигра, и все.
Телефон остался у меня. Я ПОНЯЛА – по телефону ни о чем говорить нельзя.
Никита послал своего водителя в магазин купить телефон, на этот номер будет звонить только Андрей. Решили, что связью Андрея с миром, с нами, будет Илья. Я ПОНЯЛА, что связью Андрея со мной будет Илья. Я ПОНЯЛА, что мне нельзя звонить Андрею: я должна делать вид, что не знаю, где Андрей, и поэтому не звоню… или знаю и поэтому не звоню… или забыла, что он есть на свете, и поэтому не звоню. Мне нельзя машинально набрать номер Андрея, – он не ответит, но все равно нельзя. Если я захочу спросить Андрея «ты меня любишь?», я должна буду действовать через Илью. Я ПОНЯЛА, сколько раз можно повторять, я же не идиот!
…Почему я не могу просто набрать номер Андрея, просто послушать «абонент находится вне зоны действия сети»? Я ведь не буду кричать в выключенный телефон: «Где ты?!»
…Позвонила Вика. С прерванного разговора о финалах прошла вечность, но на самом деле прошли всего сутки. Вика на эти сутки уходила в больницу.
Из больницы Вика не звонит, и мне не разрешает звонить: как будто этой больницы в Тель-Авиве нет, как будто эти сутки выпали из времени, как будто она не знает, что я с точностью до минуты знаю, когда она придет домой, и изнываю у телефона. В больнице Вике бывает просто страшно, бывает больно и страшно, я хочу по ее голосу понять, как она. Спрашивать нельзя: Вика старается загнать болезнь в щель, чтобы болезнь не могла даже мяукнуть, и живет, как будто болезни нет. Вика не герой, не стоик, наша с ней с детства любимая игра – кто первый скажет «я устала, дай мне бутерброд» и бросится на диван. Откуда у Вики взялась такая сила духа, чтобы молчать, когда лисенок раздирает ей грудь? Родилась в борьбе с болезнью?
– Привет, я с утра думаю о Чехове, – сказала Вика. – Ну, а ты как?
Как я? Мне нужно подумать, как я: мы не одни, нас слушают сотрудники отдела по борьбе с организованной преступностью. Я не должна давать им никакой информации. Я могу говорить только о том, что они сами знают. Могу сказать: «Мне плохо, меня тошнит». Уверена, сотрудники знают, что мне плохо, что меня тошнит, не сильно, но постоянно.
– А ты о чем думаешь – о финале или уже о новой книге?
Больше всего на свете мне хотелось рассказать обо всем Вике, сказать «Я и не знала, что с нами так может быть», услышать в ответ Викин голос с прыгающей интонацией «Я тоже не знала, что с нами так может быть». Сотрудники отдела по борьбе с организованной преступностью, услышав это, посмеялись бы над нами: «Вот фифы, не знали они! Ха-ха-ха. Каждый должен знать, что с ним так может быть».
– А где Андрей?
Я не могу сказать «Андрей на работе», не могу сказать «не знаю» – и не могу дать понять Вике, что не могу упоминать Андрея ни единым словом. Сотрудники не должны знать, что я знаю, что меня слушают.
– Андрей? А что Андрей, ничего Андрей, он никогда о Чехове не думает, хотя в школе, конечно, проходил, – искусственным голосом сказала я.
Вика молчала. Клише, конечно, но между нами повисло молчание. Молчание целиком состояло из моего личного саспенса: страха, что вот-вот случится ЧТО-то ЕЩЕ БОЛЕЕ УЖАСНОЕ, страха, что сейчас Вика начнет допытываться, где Андрей, и сотрудники отдела по борьбе с организованной преступностью сделают погромче звук.
Иногда бывает, как будто мы – только что – появились на свет! – и изумляемся – прекрасному миру! И это случилось. Вика сказала:
– Нужно залечь на матрасы?
Вика, мой самый близкий человек на свете, оказалась не той, за которую я ее принимала. Вика не обрушила на меня заполошный шквал «что ты несешь!», и «почему ты молчишь?!», и «ты от меня что-то скрываешь?», и «что, черт возьми, происходит?!», она произнесла фразу «нужно залечь на матрасы» из «Крестного отца», которая означает уйти в подполье. Вика, прекрасный цветок, далекий от всего, что не Чехов, оказалась заправским конспиратором, как будто всю свою нежную цветочную жизнь имела проблемы с законом, ходила по острию ножа. И больше ни разу – ни разу! – не спросила «а где Андрей?»…Думаю, все дело в силе духа: сила духа родилась в борьбе с болезнью, а затем распространилась на всю Викину хрупкую личность.
…Я тупо сижу дома и откладываю трудное – забрать у мамы Андрюшечку. Что мне делать с мамой? Сказать маме, что у нас был обыск, что Андрей назван организатором преступной группировки и я не знаю, где он, Марфа в тюрьме в качестве члена преступной группировки, Мурка стоит в очереди в Кресты? О-о… нет. Скажите сами!.. Мама не должна узнать, у мамы так западают глаза и дрожат губы, для мамы может быть только «все хорошо».
