Я написала сообщение Илье – «депрессия» и сообщение Никите – «нет соленых огурцов». Это была не шутка, а холодный расчет: Илья, чуткий к депрессиям, после эфира бросится мне на помощь, Никита, чуткий к салату оливье, привезет мне банку Алениных огурцов. Увидят, что здесь происходит, и как-нибудь меня спасут.
Главный за дверью туалета повторял: «Вы что там застряли?», я молчала, словно мне стало плохо или я вспоминаю азбуку Морзе. Набрала в Яндексе «словарь наркомана». И выяснила, что не стоит считать себя умней других: думаешь о ком-то «старательный придурок», а он не придурок, бормочущий бессмысленные слова «агрегат», «стекло», а настоящий профессионал. Вот что было написано в «словаре наркомана»: «агрегат» – весы для взвешивания наркотиков, «стекло» – ампула с наркотиком, «книжка» – пакетик с наркотиком, «книжки» – наркотики…Мысли мои метались, как зайчики. У нас всерьез ищут наркотики. Ужасно, что я одна. С другой стороны, прекрасно, что я одна, Андрюшечка у мамы, и Мурка с Марфой не дома… «Мурка с Марфой» звучит как будто у меня две дочери и я назвала их похожими именами – Мурр-ка и Марр-фа.
…Ну вот, мои прекрасные друзья увидели выбитую дверь и стражника в прихожей, вызвали каждый свою жену, и все – жучка за кошку, кошка за мышку – стоят на лестничной площадке. Им нельзя войти в квартиру, – идет операция, нельзя вызвать полицию, полиция по особо опасным преступникам уже здесь. Им все нельзя, у них осталась только относительная свобода слова.
– Сейчас не тридцать седьмой год! – сообщила Алена.
– Покажите постановление об обыске! – велел Никита.
– Почему обыск проводится в отсутствие адвоката? – сказал Илья.
– Я юрист! Я журналист! – закричала Ирка-хомяк, она иногда представляется юристом или журналистом, считая, что это звучит пугающе. – Сейчас здесь будет «Эхо Москвы» и вся редакция «Ленинградской правды»!
Но «Эхо Москвы» в Москве, а «Ленинградская правда» в нашем советском прошлом, – у Хомяка неконтролируемая аллюзия, случается при стрессе.
Оттого что Алена с Никитой, Хомяком и Ильей стоят под дверью, мне стало спокойно и даже уютно: как будто я заболела и в соседней комнате все встревоженно обсуждают, что со мной: «На грипп не похоже, на пневмонию тоже, какой-то неизвестный вирус», – а я всего лишь простужена.
…Так вот, – я боялась, что они найдут, и они нашли. Толстую папку, наверху рисунки: Дед Мороз, елка, под елкой зайчик, надпись детской рукой: «Спасибо за машинку»; Дед Мороз, елка, под елкой лиса, надпись детской рукой: «Спасибо за куклу». Рисунки, рисунки… и счета: игрушки, парты, кровати.
Неужели Андрей так плохо меня знает? Думал, я стану болтать, хвастаться, что он помогает детскому дому? Настоящая благотворительность молчаливая, я бы никому не сказала. Только Алене с Никитой, Ирке с Ильей, и Муре, конечно, и Марфе, и некоторым другим людям.
Один сейф оказался пуст, в другом были бумаги и ружье. Ружье! Охотничье! Главный покосился на охотничье ружье с недовольным выражением, как будто официант принес ему не то…Но зачем Андрею охотничье ружье? Он не охотится, он против убийства животных, и птиц, и жуков. Я видела, как он уступает дорогу жукам. Наверное, затем же, зачем мне старые фарфоровые куклы – все любят игрушки.
…Пересмотрели все – каждую книгу, каждую блесну. В ящиках: лупы, перочинные ножи, монетки, инструменты и инструментики, никому кроме Андрея не известного назначения, – такой брутальный мужчина, и такая Коробочка! Главный лично перебрал все бумаги на столе и теперь рылся в нижнем ящике стола. Зачем Андрею «Огонек» времен перестройки, зачем хранить самиздатского Гумилева – он втайне мечтает об озере Чад? Зачем ему мой школьный аттестат, мои дипломы, университетский, кандидатский, они и мне-то не нужны…
– А это что?
Я взглянула на бумажку в руках Главного: что только не заваляется в старых папках! Это было сто лет назад, в начале девяностых, – разрешение кооперативу Андрея на внешнеэкономическую деятельность, подпись «В.В. Путин».
– Что вас удивляет? Путин работал в Питере. Питер – маленький город…
– Вы что, ЗНАКОМЫ? – прошептал Главный.
– Мы? А-а, да… Да. Мы хорошо знакомы. Храним разрешение на внешнеэкономическую деятельность на память о нашей дружбе. Тут еще должна быть записка: «Душеньке Андрею в знак приятнейших воспоминаний».
– Врете… – неуверенно сказал Главный.
– Нет, не вру! Мы в одной школе учились. Вот видите, мой аттестат, двести восемьдесят первая школа. Хотите, скажу, как звали нашу с Путиным учительницу истории? Тамара Зиновьевна, ну что, съели?…Теперь можно моим друзьям войти? Путин вас не похвалит, если у Алены коленка разболится.
– Вынесите на лестницу четыре стула, – велел своим людям Главный.
Знакомство с президентом оценено в четыре стула?
Обыск в кабинете длился четыре часа (четыре часа мои прекрасные друзья, как оловянные солдатики, стояли на лестнице перед вышибленной дверью, Никита от стульев отказался, с угрожающей интонацией сказал «мы уж лучше постоим»), – и закончился. До этого я считала, что в мире есть знания, которые никогда мне не пригодятся: как ориентироваться по мхам, как сделать своими руками телескоп или юридические знания. Но теперь, после этого, я юридически образована: не подписала протокол обыска. Никита с Ильей кричали в дверной проем, что обыск должен проводиться в присутствии адвоката, – а где адвокат?! Вот я и не подписала!
Главный сходил на лестницу, вернулся с адвокатом, строгим мальчиком лет тридцати. Не то чтобы у нас на лестнице есть все, что хочешь, включая адвоката, – адвоката вызвал Никита. Адвокат изучил протокол, я подписала, и это было – все.
Но вот что интересно: половину квартиры не обыскали. А ведь это была многообещающая половина: кухня, кладовка размером с комнату, черный ход. Любой здравомыслящий человек устроил бы склад наркотиков в кладовке и на черном ходу! На черном ходу у нас хранятся лыжи, финские санки, чемоданы, шесть стульев, диван и два кресла. Андрей не разрешает выбросить мебель, потому что когда-нибудь он починит стулья и обобьет диван и кресла красивой тканью, и мы сможем их кому-то отдать. Но они не заглянули в многообещающую половину квартиры, – устали, захотели спать, надоело?…
Прав Никита, говоря, что мы народ с особым путем развития: даже во время обыска у нас особый путь, мимо кладовки и черного хода. Илья тоже прав, уверяя, что в этой стране не будет толка, – в этой стране даже обыск не могут закончить, могут только прекратить.
…Андрей сказал, что приедет под утро, «под утро» уже скоро. Специально останусь в запачканной кровью пижаме! Андрей испуганно скажет «что это, что?!», а я небрежно «ничего, кровь…». Он скажет «кровь Главного?», и мы засмеемся, но он вдруг помрачнеет и страшным голосом скажет «они мне за это ответят», и я перестану быть взрослой и беззащитной и снова стану маленькой. Мне вернули телефон, и я позвонила Андрею уже миллион раз, но телефон отвечал «абонент недоступен».
В прихожей образовался недружелюбный противопоток.
