– Покину вас на минутку, – светски сказала я и отвернулась с телефоном, как будто мне нужно позвонить. Почувствовала срочную необходимость посмотреть рейтинги, чтобы перестать нервничать, набраться уверенности в себе.
И вот: в нашем Доме книги второе место после Акунина, в магазине «Москва» третье место после Акунина и Донцовой, – ох! Счастливые пузырьки забурлили во мне так сильно, что вырвались наружу, и я неожиданно для себя громко сказала «Р-р-р-р!», и еще раз «Р-р-р-р!».
– С вами все в порядке? – поинтересовалась Тата, посмотрела холодно, возможно, ей не нравятся рычащие сватьи.
На самом деле я знаю, почему люди не нравятся друг другу больше, чем нравятся. Когда мы с Викой смотрим друг на друга, каждая из нас видит себя, как в зеркале, – девочку с книжкой и с линейкой для измерения носа. Когда я смотрю на Алену, я вижу Алену – университетскую красавицу – спортсменку – отличницу… а Тата с Игорем Юрьевичем видят толстую крашеную блондинку. Когда я смотрю на Никиту, я вижу, как он взлетает по трубе на третий этаж роддома, нянечка пихает его из окна шваброй, как навязчивую кошку, и он кричит «Але-ена!», ловко уворачиваясь от швабры, – а Тата с Игорем Юрьевичем видят пыхтящего краснолицего дядьку с животом. Мы чужие взрослые, не видим друг друга по-настоящему и от этого друг другу не нравимся. По очереди посылаем друг другу негативные сигналы. А ведь если мы делаем козью морду, козья морда возвращается к нам с еще более угрожающим выражением. В своей неприязни мы с Нашими Новыми Родственниками можем встать на скользкую дорожку и дойти по ней до опасной черты – мне придется сидеть с Муркиными детьми одной.
Чтобы не сидеть с внуками одной, быстро представила Игоря Юрьевича в сером костюмчике с гладиолусами в руках первого сентября, учительницу опасается, хочет играть в футбол, и Тату – у нее низкий голос, какой почему-то часто бывает у невысоких хрупких женщин, – на уроке пения, поет детским баском «То березка, то рябина…».
Хорошие дети. Я улыбнулась Нашим Новым Родственникам, и они осторожно улыбнулись мне: если мы посылаем позитивный импульс, к нам возвращается позитивный ответ. Как правило.
…– За знакомство! – сказал Никита, и все чокнулись Иркиным компотом.
Это была ошибка – поручить алкоголь Андрею. Виски для Ильи, водку для Никиты, красное вино для Хомяка, мартини для Алены, а вкусов гостей мы не знаем, – из магазина «Ароматный мир» напротив дома. Алкоголя нет, Андрея тоже нет.
Я вышла из-за стола, как будто мне нужно в туалет, – проверить, не изменились ли рейтинги, и позвонить Андрею.
Я вышла как будто в туалет, – посмотреть рейтинги. Ура, ура, я по-прежнему на первых местах! Позвонила Андрею – сказать, что я на первых местах! И мои счастливые пузырьки как будто кто-то залил водой, и обида затяжелела внутри и поднялась в горло так, что затошнило… Ведь все, что я делаю, я делаю для него! Чтобы он сказал «молодец», или «здорово!», или «ну надо же, кто бы мог подумать», не обязательно словами, можно взглядом или каким-нибудь подарком… А он сказал «у меня работа».
– У меня работа.
– Где ты? Где ты, где ты, где ты?! Когда ты придешь?!
– Когда справлюсь.
Придет, когда справится? Как будто ему поручено копать от обеда до забора, и он не знает, где этот забор.
– У кого-то опять что-то случилось? Кто на этот раз – водитель, бригадир, третья жена бригадира?! – шипела я в телефон. – Ты хочешь быть лордом, отцом для крестьян и солдат, для водителей и бригадиров, а я принимаю Наших Новых Родственников одна!
КАК жить с человеком, у которого адрес подвига – везде?
Я вернулась к гостям. В комнате висело гробовое молчание: мои прекрасные друзья не разговаривают друг с другом.
…Почему бы не завести какой-нибудь общий милый разговор?
– Сегодня Путин… – начал Игорь Юрьевич, протянув руку к карпаччо из клубники.
– Нет! Нельзя! Про Путина нельзя!.. – Я взвыла, как героиня фильма «Москва слезам не верит»: «Не-ет! Мне рыбу нельзя!».
Игорь Юрьевич вздрогнул, уронил на стол карпаччо.
– Мы не говорим о политике. У нас нет политических взглядов. Про Путина – нельзя.
Игорь Юрьевич подобрал со стола карпаччо и обратился к Никите:
– Что слышно в коридорах нашей питерской власти?…
Мужчины как-то умудряются представиться, – я и не заметила, что Никита успел назвать свою должность. Мужчины как-то умудряются запомнить, кто есть кто, а я не уверена, что смогу правильно назвать Никитину должность: вице-губернатор, председатель земного шара или Союзпотребпушнины.
– Простите, мы не говорим о нашей питерской власти, – сказала я, – мы не говорим о чиновниках, о коррупции. Нельзя.
…Тата рассказала о своих домах в Вене, Ницце и Лондоне, это было не хвастовство, а радостное изумление. Их жизнь начиналась в углу, – они с Игорем Юрьевичем снимали угол, мечтали о докторской колбасе, затем снимали однокомнатную квартиру на Гражданке, а теперь у них дома в Вене, в Лондоне, в Ницце. Тата рассказывала – смотрите, что было, а что стало! – и мы радовались вместе с ней, только на лице Ильи было выражение Иа-Иа – «все это вызывает, конечно, радость, но не такую радость». Никита хозяйственно сказал «много домов – много проблем». Тата радостно согласилась – да, есть проблемы, в Ницце плохо растут глицинии, в лондонском доме плохо перестроили кухню, в Вене что-то с канализацией.
В ней чувствуется сильный характер, цепкий ум, умение четко мыслить и решать проблемы. Я бы запуталась в стольких домах, стояла бы в аэропорту и думала: «Господи боже мой, где у меня канализация, где глицинии? А ведь у меня, кажется, есть еще бизнес, катера и яхты, или, может, сеть цветочных магазинов?» У Таты, в отличие от меня, есть биография. Тата боролась, добивалась, а я что? Родилась в Толстовском доме у мамы с папой на виду и живу, как растение мимоза в ботаническом саду. И я мысленно произносила уничижительное про себя «только он глаза откроет, ставят градусник ему, обувают, одевают и всегда, в любом часу, что попросит, то несут», и дело уже начало клониться к голубцам, как вдруг… Как вдруг я заметила, что Алена плачет. Не слезами, конечно, а так, в душе.
– Простите, Тата… Мы не говорим о недвижимости за границей, – сказала я.
Ирка-хомяк и Илья удивленно на меня посмотрели – мы не говорим о недвижимости за границей?
Они не знают об Аленином разводе из-за дома в Валенсии, никто не знает о драме Алениной жизни, кроме меня.
…– Простите, Тата, мы не говорим о недвижимости за границей, – сказала я.
– Вы не говорите о политике, – напомнила Тата.
– Да. Вот именно. О политике и о недвижимости за границей. Нельзя.
– Про Путина нельзя, про Ходорковского нельзя, про «Пусси райот» нельзя, про недвижимость за границей нельзя… давайте поговорим про свадьбу, – предложила Тата.
Милая женщина эта Тата. С опытом организационной работы.
