Как грабителю ему, конечно, не было равных, но и пилотом он был первоклассным…
В спокойной воде маленькой лагуны волшебным светом отражались луна и звезды. Добраться до пляжа по берегу из-за скалистых обрывов было невозможно, доступ был только с моря, благодаря этому местечко сохранило свой диковатый пустынный облик.
– Эта бухта – одно из любимых мест твоей матери, – сказал Арчибальд, пока они дрейфовали к берегу.
– А как вы познакомились с мамой?
– В то время я был летчиком и летом подрядился на нее работать, точнее в гуманитарной организации «Крылья надежды», которую она создала. Там я ее и встретил. Во время командировки в Африку.
Поверхность океана подернулась легким волнением, теплый ветер ласково дул им в лицо.
– Это была любовь с первого взгляда?
– Для меня – да, я сразу влюбился в нее. – А вот она… ей понадобилось пять лет.
– Пять лет?
– До меня у нее был роман с известным певцом из популярной рок-группы, этот подонок мучил ее несколько лет подряд…
Взгляд Арчибальда ожесточился, мыслями он вернулся в прошлое, в семидесятые годы, и, видимо, эти воспоминания причиняли ему боль.
– Тот тип много брал от нее, но ничего не давал взамен, – продолжил он. – И еще…
– Что еще?
– Он заставил ее два раза делать аборт.
Они замолчали, и в воздухе повисла давящая тишина. Потом, не сговариваясь, оба спрыгнули в воду и вышли на берег. После того как они привязали гидросамолет, чтобы его не отнесло течением, Габриель вернулась к разговору:
– Много времени она провела с рок-певцом?
– Лет шесть. Они то сходились, то расходились.
– Шесть лет?
– Понимаешь, чем больше он мучил ее, тем сильнее она его любила. Жизнь – это странная штука. Все происходит так, будто кто-то постоянно карает тебя за ошибки, которых ты не совершал.
Они прошлись по пляжу. Дух перехватывало от такой красоты: пляж, изогнутый в форме полумесяца, скрытый от ветра отвесной гранитной скалой, открывался океану и звездному небу.
– А ты? Что ты делал все это время?
– Ждал, но получал отказ.
– Но ты все равно надеялся?
– Поначалу – да. А в конце я уже ни на что не рассчитывал. Ей нравилось быть прямодушной, она всегда искренне говорила «нет».
– Так ты страдал?
– Да. – Арчибальд кивнул. – Это чувство… даже больше чем страдание: тоска, щемящая боль в душе, просто пытка какая-то…
– А как ты мог с первого взгляда так сильно полюбить женщину, которую не знал?
– Мне казалось, что я вижу в ней то, что другие не замечают, такие ее достоинства, о которых она сама не догадывается. Наверное, я тогда уже увидел в ней женщину, какой она стала много позже.
– Папа, но так бывает только в кино или в романах…
– В жизни тоже иногда случается.
– А как ты объяснишь, что ей потребовалось пять лет, прежде чем она поняла, что ты – главный мужчина ее жизни?
Он посмотрел ей в лицо:
– Потому что она боялась быть любимой. Потому что жизнь – это очень непростая вещь, иногда она просто издевается над нами, подсовывая хорошего человека в неудачный момент.
– А ты? Ты любил кого-нибудь до нее?
– До того, как я встретил твою мать, я был несколько лет женат на одной медсестре из «Красного Креста».
– Ты оставил ее ради мамы?
– Нет. Я оставил ее, потому что слишком много думал о твоей маме, хотя в то время она и слышать обо мне не хотела. Я оставил ее, потому что изменять другому сначала начинаешь в мыслях.
– Но через пять лет мама сказала тебе «да»?
– Она не сказала «да», просто призналась, что я ее излечил.
– Излечил?
– Да, и поверь мне, эти слова стоят дороже всего на свете.
Они дошли до края бухты, и Арчибальд показал Габриель невысокий водопад, низвергающий поток воды в океан. По краю пляжа у подножия скал росли деревья: секвойи, ивы, эвкалипты и смоковница.
– Вот здесь, в этой бухте мы впервые обнялись, здесь мы любили друг друга. Нет сомнений в том, что ты была зачата именно тут.
– Избавь меня от подробностей, пожалуйста!
Он вытащил из кармана сигару.
– Тогда не трать время и любуйся пейзажем, потому что ты видишь его таким девственным, видимо, в последний раз. К нему собираются проложить пешеходную тропу, чтобы связать с автостоянкой у Орлиного Гнезда.
– Жаль, – вздохнула Габриель.
– Что делать? Такова жизнь, – промолвил Арчибальд, поглаживая мягкий и маслянистый лист туго скрученной гаванской сигары.
– Ничто не вечно, ты хочешь сказать?
– Да, все проходит. Ничто не вечно под луной. Лишь мгновение чего-то стоит.
Арчибальд отломил кончик сигары, прежде чем поднести к ней огонь. Габриель повернулась к нему и воскликнула:
– Нет! Есть вещи, которые длятся бесконечно долго, есть что-то вечное.
– Например?
– Любовь.
– Любовь? Нет ничего более хрупкого и эфемерного. Любовь – как костер в дождливый день: ты должен беречь и защищать его, подкладывать поленья, иначе он потухнет.
– Есть такая любовь, которая продолжается долго.
– Нет, длится не любовь, а му́ка, которую она после себя оставляет.
– Мне не нравится то, что ты говоришь.
– Если боишься услышать ответы, не задавай вопросы.
Арчибальд чиркнул спичкой, потом другой, чтобы как следует разжечь сигару.
– Но ты же все еще любишь маму!
– Да, – подтвердил он без колебаний.
– Ну вот, пока ты вспоминаешь о ком-то, кто тебя любил, и все еще любишь, значит, любовь продолжается.
– Многие хотят, чтобы так было, но я в это не очень верю.
Габриель решила не продолжать больше разговор на эту тему. Она посмотрела сбоку на отца. Кончик его сигары в темноте вспыхивал красным огоньком. Ветер по-прежнему был теплым и ласковым, волны с тихим плеском накатываясь на песок.
– Я хотел бы отдать тебе кое-что: одно письмо, – сказал он, пытаясь отыскать его в кармашке кожаной сумки, которую носил с собой, перекинув через плечо.
– Письмо?
– Да, это такая штука, которой люди пользовались раньше, чтобы общаться друг с другом на расстоянии, еще до того, как изобрели электронную почту.
– Да знаю я, что это такое! Я тоже получала письма!
– Ах, да! От твоего Мартена…
