— Рад познакомиться, сынок! — сказал он, отняв от уха мобильный и кивнув на сиденье своего нового пикапа марки «додж».
Путь занял около часа. Серый асфальт стелился под пикап. Мимо бежали макдональдсы, бургеркинги, вэндис, пиццахаты и волмарты. Сверху синело горячее небо штата Вирджиния. Лаки болтал по мобильному и не надоедал вопросами. И вот мы уже въехали на территорию белого с красным мотеля. «Джордж Вашингтон Инн» прочёл я на вывеске.
— Алекс, сегодня поработаешь на пару с моей женой, — Лаки подвёл меня к слегка усохшей даме лет сорока пяти. — Олимпия тебя всему научит.
— Приятно познакомиться, — произнесла дама с твёрдым европейским акцентом, пожимая мне руку. К уху дамы крепился наушник рации, левое запястье стягивал спортивный манжет, волосы были собраны в хвост — все приметы низкооплачиваемой деловой женщины.
Весь день я волочился за ней следом, вникая в премудрости мойки унитазов, складывания полотенец «бантиком» и перестилания простыней.
Олимпия носилась как ракета. Она не расставалась с рацией, по которой получала инструкции от Лаки, и подбадривала меня словами типа «мы команда». Она была этаким политруком в битве за чистоту сортиров и свежесть простыней.
— Грязное бельё относишь в прачечную, там же берёшь чистое, — инструктировала Олимпия.
Прачечной заправляла Кристина, высокая стройная девица. Как обнаружилось позже, Крис целыми днями смотрела сериалы и заказывала пиццу. Если телевизор ломался, а пиццу ещё не привезли, она запихивала грязные полотенца в огромную стиральную машину, а уже выстиранные — в сушильную. Работать Крис не любила, и белья постоянно не хватало. Её плечи покрывали наколотые имена любовников, обрамленные в сердечки.
Когда после обеда работа закончилась, Олимпия поручила мне отнести ключ от всех дверей на ресепшн. В мотеле был такой ключ, он выдавался уборщикам-хаускиперам, и его следовало сдавать после работы.
На ресепшне я увидел настоящую красотку. С острыми локтями, с копной пепельно-золотых кудрей. Она не обратила на меня внимания. Я потоптался, а потом хриплым голосом произнес:
— Я Алекс…
Красотка подняла на меня серо-зелёные глаза цвета самого редкого гранита в московском метро. Я запнулся. Она смотрела вопросительно.
— Я… э-э-э… ключ, — идиотски разинув рот, произнёс я. В тот момент я не мог вспомнить ни одного английского слова. Златовласке явно было не впервой. Её глаза походили на московский гранит не только цветом, но и холодностью. Моё дыхание остановилось.
— Давай сюда.
Она протянула руку. Я неотрывно смотрел в её глаза, а потом захлебнулся и пошёл на дно. Я опустил ключ от всех дверей, а заодно и от моего сердца, на ладонь Златовласки, слегка коснувшись её кончиками пальцев. Она хмыкнула и отвернулась.
— Ты в порядке, Алекс? — с усмешкой поинтересовалась Кристина, сидевшая во дворе с каким-то мужиком, — Парень ходил к Мишель, — она подмигнула своему приятелю. Они пили пиво.
— Глотни, — мужик кинул мне банку Бадвая.
— Поосторожнее, Мишель дочка Лаки. У греков с этим строго.
— Они что, греки?
— Точно. Натуральные американские греки. Держись от девчонки подальше. Хотя, ты, я вижу, и так слишком плох, — Кристина со своим хахалем заржали. Содрав непослушными пальцами закупоривающее колечко, я порядочно отхлебнул. Близился вечер. Я тоскливо поглядывал на дорогу.
— Мой приятель не звонил? — интересовался я у Лаки каждый раз, когда тот проходил мимо. В итоге Лаки пригласил меня на барбекю.
— Вчера мы наловили омаров в океане. Вымочили в пиве и собираемся запекать. Присоединяйся.
Лаки с приятелем орудовали возле мангала. В тазу копошилась гора одурманенных пивом омаров. Клешни не причиняли вреда рукам в перчатках, бросающим их на раскалённую решётку. Живёшь себе тихо, никого не трогаешь, и тут кто-то решает, что ты — деликатес. И пошло поехало! Ты сам, твои внуки и все последующие поколения обречены на роль вожделенной добычи. Не хотел бы я быть деликатесом.
— Нравится? — поинтересовался Лаки.
— Вкуснятина! — ответил я, выковыривая кусок белого мяса из-под очередного панциря.
Мы чокнулись пивом.
— Мы греки, Алекс, — сказал Лаки.
— Я уж слышал.
— Ты православный? — поинтересовался он.
— Ага.
— Это хорошо. А то мы не любим мусульман и чернокожих. Про реднеков слыхал?
Я поперхнулся.
— Знаешь, кто такие реднеки?
— Видал я нескольких реднеков.
— Ты не беспокойся, сынок. Вы свои. А вот чёрных мы не любим. Мы не против чёрных, но лучше бы их не было, понимаешь?
— Ещё бы…
Как можно быть греком по крови, православным по вере и реднеком по убеждениям?
Юкка прибыл вечером. Позвонил с автобусной станции, и Лаки, прихватив меня, съездил за ним. Я был счастлив, будто мы не виделись целую вечность и Юкка воскрес из мёртвых.
— Чувак, это ты! — я крепко обнял друга.
Юкка отстранился, он не любил сантименты.
— Эй, Алекс, ты не педик? Мне что педик, что чёрный! — пошутил Лаки.
— Просто я беспокоился…
Когда мы расселись на лужайке с пивом и омарами, Юкка поведал мне историю своей поездки за деньгами.
Туда и обратно
Юкка, как Наполеон в России, отступал по дороге, по которой ещё недавно прорывался с победами. Весь путь, давшийся с таким трудом, проносился с бешеной скоростью в обратном направлении. Кассета жизни перематывалась назад по чьему-то высшему желанию.
Перевалило за полночь, когда микроавтобус въехал в небольшой городок, где обитали наши работодатели-реднеки.
— Лучше помалкивай, — инструктировал Пэт. — Тут у нас одни реднеки. Мочат всех, кто не англо-сакс. Накрайняк скажешь, что у тебя мать австралийка, а отца не помнишь.
— Переночуешь у меня, — проскрипел Па. — А завтра я возьму деньги в банке и куплю тебе билет на автобус.
Дом Па оказался прибежищем интеллектуала. Стены уставлены книжными шкафами. Кое-где развешаны картины. На застеклённых стеллажах красовались коллекции индейских трубок мира и всяких перьев.
— Я индеец, — пояснил Па. Юкка обалдело кивнул. Ну и реднеки тут, один черномазый наполовину, другой — индейский интеллигент. Тогда Юкка ещё не знал про греков. Па показал моему другу комнату на втором этаже.
Ночью Юкку разбудили крики.
— Факин нигер ин май хаус!!! Долбаные нигеры в моём доме, Па!!! — это был злополучный сынок-пьяница, который не привёз бабло. Вслед за воплями послышались увещевания Па. В темноте Юкка потянулся к тяжелой хрустальной пепельнице, но, увидев бронзовый канделябр, схватил его. Сдаваться живым он не планировал. Однако силу в ход пускать не пришлось. Па утихомирил отпрыска, и остаток ночи Юкка проворочался в постели.
