— Так звони, иди, чего ждешь? Или, давай, я сама принесу тебе телефон. А потом тогда…
Молодая женщина хотела соскочить с кровати, но Сергей ее удержал:
— Понимаешь, не могу, я ведь… Я ведь не предупредил своих, что не приду ночевать.
В глазах Лины мелькнуло насмешливое недоумение.
— Тебе лет-то сколько? Ты что, всегда им докладываешь, когда придешь?
— Стараюсь, — произнес он, прохладным тоном давая понять, что не обязан оправдываться, и вновь потянулся за одеждой, но тут ее ладонь легла на его руку, и она переливчато рассмеявшись, затараторила:
— Ой, хохма, только не обижайся, ладно? Ты ведь с братом и сестрой живешь, да? Это Петр Эрнестович такой строгий, да? А на работе он такой весь из себя интеллигентный — я к нему, когда захожу бумаги подписывать, то он обязательно что-нибудь вежливое скажет типа «Благодарю вас» или «Будьте так добры, положите эти бумаги сюда». Я раньше думала, что ты — его сын, а потом смотрю, что у вас отчество одинаковое. У вас такая большая разница в годах, да? Лет двадцать?
— Почти. Брат и сестра от первого брака отца, — ответил он, млея от прикосновения мягких пальчиков, легонько поглаживающих его руку.
— Я безумно люблю, когда в семье дружно, — Лина, легла на живот, вытянулась в струнку и прижалась к нему разгоряченным телом, — потому, наверное, что у самой не сложилось — с мужем развелась, а дочку у меня предки забрали. Мать такая зануда — сначала все ныла: ты, мол, недостаточно серьезная, тебе нельзя доверять ребенка — не вовремя кладешь спать, не так кормишь кашей, не так вытираешь попу. И отец такой же, представляешь? Я сначала их посылала подальше, потом мне надоело, плюнула и говорю: не нравится — сами возитесь, а я еще слишком молодая, чтобы всю свою жизнь под ребенка подлаживать. Неправда, разве? А мать у меня на вредной работе работала, она с сорока пяти на пенсии, ей делать нечего — пусть возится, раз я такая несерьезная.
Ее смех стал безудержно звонким — словно то, что родители не считают ее серьезной и взяли на себя заботу о внучке, было крайне забавным.
— Думаю, что все у тебя будет хорошо, — неуверенно произнес Сергей стандартную фразу, не зная, что еще ей ответить — не утешать же человека, который вовсе не нуждается в утешении. — Выйдешь замуж, возьмешь к себе дочку.
— Вряд ли, — беспечно возразила она, перевернувшись на спину и устремив взгляд в потолок, — я по природе одиночка, как одинокая волчица. К тому же, у меня жуткий характер. Расскажи мне немного о своей семье, ладно?
— Ну… не знаю даже, что тебе рассказать — семья, как семья. Родителей я своих не помню — они были репрессированы, когда мне было два или три года.
— Бедненький! Брат и сестра были тебе вместо отца с матерью, да? — ее щека сочувственно потерлась о его плечо. — Конечно, ты теперь как бы в долгу — это же не то, что родные родители, да? Я, например, считаю, что перед родными отцом с матерью у людей долга нет — сами хотели, сами родили, так и воспитывайте, это ваша обязанность. А перед братом и сестрой, конечно. Ты извини, если я, может, давеча не так тебе сказала.
— Ничего страшного, — в тон ей ответил Сергей и ласково погладил прильнувшее к нему круглое плечо.
— Так ты, значит, никак не сможешь остаться?
— Я… гм… видишь ли, — он тяжело вздохнул и проникновенно сказал:
— Я, возможно, и вправду кажусь тебе дураком — мужику тридцать один год, а он не может остаться на ночь у хорошей женщины. Я, конечно, могу позвонить домой, но мне не хочется ничего объяснять сестре и невестке, а они начнут приставать с вопросами — женщины, сама понимаешь. Видишь ли, так получилось, что ни у брата, ни у сестры нет своих детей, я всегда был их единственным ребенком, и они упорно не хотят понять, что я уже давно вырос. Поэтому ты не обижайся, ладно?
Это была одна из его форм вежливого отказа для дам, с которыми Сергей приятно проводил время, но не хотел продлевать отношения на последующую ночь. Трогательно, но, как ни странно, многим эта версия казалась правдоподобной — тем, кто был посентиментальней. Лина, однако, ни на йоту не поверила столь возвышенному объяснению и с трудом удержалась от смеха:
— Какой ты хороший! — при этом она игриво хихикнула, давая понять, что не дура и ценит юмор, а затем вкрадчиво поинтересовалась: — А как же у тебя на личном фронте? Ты что, никогда не оставался у женщин?
— Никогда в жизни, — торжественно заверил он и тоже улыбнулся краешком губ.
— А, ну тогда иди, иди, конечно, — мягкие руки обнимали и гладили, губы шептали в самое ухо, обдавая жаром, — иди, что же ты не идешь? А то ведь они без тебя совсем исстрадаются.
— Уже иду.
Не хватило сил разомкнуть горячее кольцо вокруг шеи. Она сама оттолкнула его, откатилась в сторону, повернулась на бок и оперлась на локоть, как Даная, ждущая Зевса. В голосе ее неожиданно зазвенела искренняя печаль:
— Нет, уходи. Только я думала… Хочется тебя целовать и целовать. Сережа, Сереженька, какой же ты сладкий! — тонкие пальцы легко касались его щек.
— Иди сюда, — голос его внезапно охрип.
«Какого черта, что за проблемы — я хочу с ней остаться, и я останусь!»
Всего лишь год назад подобных проблем в жизни Сергея не существовало — он оставался с кем хотел и когда хотел. Брат и невестка тактично не задавали вопросов по поводу его ночных отлучек, но старшая сестра порою, закатив глаза, вздыхала:
«Ах, Сережа, когда же ты покончишь с этой легкомысленной жизнью и женишься? Безумно хочу понянчить твоего маленького».
В ответ Сергей обычно ухмылялся:
«Хоти, хоти, хотеть не вредно».
И все же Ада Эрнестовна сделала по-своему — очень ловко познакомила младшего брата с Валей Синицыной, дочерью своей бывшей однокурсницы. Разумеется, Сергей понятия не имел, что его знакомят. Дело было так: сестра достала билеты в недавно родившийся после слияния двух театров театр «Драмы и комедии» на Литейном. В недолго продлившийся период хрущевской оттепели там ставили запрещенные прежде спектакли Шифферса, на которые валом валил весь Ленинград, и в том, что давно не видевшие друг друга приятели сталкивались в фойе или зале, не было ничего удивительного. Место Вали «случайно» оказалось справа от Сергея.
Ада Эрнестовна, естественно, изобразила радостное удивление: «Ах, надо же такому случиться! Сто лет не виделись и вдруг оказались на соседних местах!». Рассчитала она все удивительно тонко, приняв во внимание привычку младшего брата всегда поступать ей наперекор. В антракте он начал — скорее из вежливости — галантно ухаживать за милой соседкой, и Ада Эрнестовна, улучив момент, когда Валя пошла в туалет, стала зудеть:
«Сережа, оставь эту девочку в покое, слышишь? Это очень интеллигентная девочка, из очень хорошей семьи, и мне потом будет неловко, если…»
Сергей немного удивился — ничего такого у него и в мыслях не было. Исключительно в пику сестре он отправился провожать Валю и остался у нее ночевать — сама девушка ничего против такого оборота событий не имела. Как ни странно, она ему понравилась и с тех пор была его единственной подругой.
