Пока Тихомиров возился с волосами Гали, брызгал их лаком и давал ей последние инструкции по поводу того, как лучше прикрепить фату, Самсонов просматривал фотоальбом, где хранились ташкентские фотографии Феодосии Федоровны. Алексей вышел в прихожую проводить Галю и через минуту вернулся.
— Все, извините, что заставил вас ждать, садитесь, — сказал он клиенту, который со странным выражением лица рассматривал в эту минуту какой-то снимок, — что это вы смотрите? А, это не из бабушкиных, это в шестьдесят пятом снято — мои папа с мамой на юг тогда ездили, в дом отдыха. Да вы садитесь — сюда, перед зеркалом. Это вообще, можно сказать, трагический снимок.
— Трагический? — Самсонов поднялся и неожиданно покачнулся. Алексей решил, что он зацепился за что-то ногой.
— Осторожнее, не упадите, ради бога. Садитесь, давайте, я вас простыней оберну, чтобы волосы за воротник не летели, — он укутал клиента, легонько пощелкал ножницами и начал стричь, продолжая разговор. — Так вот, про снимок. Мои родители тогда со своими друзьями были в доме отдыха в Шеки — есть такой курорт в Азербайджане, — и их группой повезли на экскурсию. А отцу до этого подарили на день рождения фотоаппарат, и он все время фотографировал. Перед тем, как садились в автобус, всю группу щелкнул, и в дороге как что интересное, так снимал. Короче, одну кассету целиком отщелкал и матери в карман платья положил (у нее кармашек с молнией был), а другую не успел — их автобус на другой день попал в аварию. С моими родителями уцелело человек пять, остальные погибли, и друзья родительские тоже погибли. Мне тогда четырнадцать было, я помню, какие папа с мамой оттуда вернулись — немного не в себе оба. Фотоаппарат пропал, конечно, а кассету мама у себя в кармане нашла, но с нее только одну фотографию удалось напечатать — остальные засветились. Она тогда долго успокоиться не могла — постоянно фото это всем показывала, рассказывала про аварию. Глаза блестят, сама трясется и одно и то же повторяет: подумать только, были люди живы, а потом в один момент их не стало — это вот Андрей с Зиной, это Лиза Лузгина с сыном. Даже жутко становилось от ее разговоров. Бабушка мне тогда потихоньку сказала: ты, Алешенька, забери у мамы незаметно эту фотографию и спрячь, не то она себя вообще изведет, а то и с ума сойдет. Я так и сделал — унес и в бабушкин альбом положил. А мама и вправду после того успокоилась. Потом, когда мой младший брат у нее родился, она вообще прежняя стала. Видите, как бывает — время все лечит.
Самсонов дернул головой и откинулся назад. Недовольный Алексей хотел сделать ему замечание, но вдруг увидел в зеркале лицо клиента — оно было смертельно бледным, а на лбу выступили капельки пота. Взгляды их встретились, Самсонов хотел что-то сказать, но из груди его внезапно вырвался стон. Парикмахер испугался.
— Вам плохо? Вы очень бледный.
— Жарко… очень.
— Воды холодной, может быть, дать? Или, если хотите, у меня в холодильнике лимонад есть.
— Нет-нет… Нет, все нормально, я… — он сделал над собой усилие, — у меня… Понимаете, у меня в автокатастрофе… У меня погиб очень близкий человек, и я сейчас вспомнил… Простите.
— Это вы меня простите, зря я рассказал.
Расстроенный Алексей молча достриг клиента. Тот сидел, закрыв глаза, и лицо его казалось высеченным из мрамора.
— Сколько я вам должен? — поднявшись, спросил он уже почти обычным голосом, но в отличие от прошлого раза даже не взглянул в зеркало. — На дому, наверное, дороже?
— Нет, также — два пятьдесят, — отводя глаза, проговорил Тихомиров и начал сворачивать простынь.
Самсонов, достав из кармана бумажник, вытащил трешку, но внезапно уронил все это на журнальный столик и шагнул к мастеру.
— Я прошу вас, отдайте мне эту фотографию, она ведь вам не нужна! Или продайте, я заплачу. Сколько вы хотите?
С минуту Алексей смотрел на странного клиента, потом открыл альбом, достал фотографию и протянул ему.
— Что вы, какие деньги! Возьмите.
— Спасибо. Спасибо вам огромное!
Прижав снимок к груди, Самсонов почти выбежал из квартиры, хлопнув входной дверью. Тихомиров, растерянно смотревший ему вслед, не сразу увидел на журнальном столике забытый клиентом бумажник.
— Погодите! — он схватил бумажник, но тот выскользнул из его рук, и все содержимое вывалилось на пол — ключи, две красные десятки и паспорт в целлофановой обложке.
Собирая все это, Алексей не удержался и, открыв паспорт, полистал страницы. Паспорт, как паспорт, все есть — фотография, прописка, национальность. Непотрепанный — выдан всего пару месяцев назад в связи с утратой старого. В графе «семейное положение» стоял штамп о разводе, и этого Тихомиров почти что ожидал. Что-то заставило его вновь открыть первую страницу, и он сразу понял что — дата рождения. Согласно паспортным данным Самсонов Леонид Аркадьевич родился в одна тысяча девятьсот сорок втором году, но парикмахер мог бы поклясться, что его клиент лет на восемь-десять моложе — возраст по волосам он мог определить с точностью до года.
За бумажником Самсонов вернулся спустя час, и лицо у него было уже не таким бледным.
— Простите, оставил у вас бумажник с ключами, домой не могу попасть.
— Да-да, вот он лежит — как вы и оставили, — равнодушно молвил Алексей, — и сдачу с трех рублей я вам еще должен.
— Нет-нет, это я вам должен, — их взгляды встретились, и Самсонов вдруг улыбнулся: — Когда мне можно будет в следующий раз у вас постричься?
— Как вернусь — приходите в любое время, милости просим.
Годы шли, со стены холостяцкой квартиры Алексея Тихомирова юная Дося в костюме горничной графини Мицци по-прежнему весело и нежно взирала на своего взрослеющего внука. Однажды Коля, регулярно прибегавший к старшему брату постричься, осмотрел себя в зеркале, перевел взгляд на портрет и ухмыльнулся.
— Слушай, мне б еще метелочку — я точно буду, как баба Дося.
Алексей тоже глянул и впервые поразился сходству Коли с Феодосией Федоровной в молодости — при жизни-то ее ни ему, ни кому другому не пришло бы в голову сравнивать хорошенького мальчика с его сгорбленной старенькой бабкой.
Учение в школе давалось Коле легко, хотя учителя недолюбливали его за развязное поведение и крайнюю самоуверенность. Влюбленные одноклассницы названивали в квартиру Тихомировых, что вызывало у матери крайнее беспокойство.
— Ты об этих девчонках меньше думай и меньше время на них трать, тебе в институт поступать надо, — внушала сыну Ирина.
— Ой, мам, ты что думаешь, я в институт не поступлю? Ха! А девки это так — побалдеть, на фиг они мне нужны!
В последних классах у него отбоя не было от девчонок, и мать прямо-таки тряслась от страха — ей мерещилось, что «ребенка» непременно окрутит и потащит в ЗАГС «какая-нибудь наглая стерва». С годами опасения ее крепли — Коля постоянно ездил на олимпиады в Воронеж, а матери так ни разу и не удалось вырваться, чтобы поехать с ним, потому что за полгода в их гастрономе прошло около десяти ревизий и пятнадцати мелких проверок — шел восемьдесят третий «андроповский» год. Когда же младший сын поступил в Воронежский Политехнический институт, у Ирины уже четко сформировались три идеи фикс: женить старшего сына, уберечь от брака младшего и обменять свою двухкомнатную квартиру на трехкомнатную.
