В общем, выглядел Еремей преуспевающим купчиной, по какой-то неведомой причине решившим пойти на службу.
Вольдемар, отъевшийся за все голодные месяцы и немного наперёд, вернул румянец на физиономию и объём живота, так что смотрелся не менее представительно. Даже охрана, все четверо, принарядилась, только ручные огнеплюйки в открытых кобурах всё такие же потёртые. Хорошие охранники, каких и полагается иметь богатому человеку.
Густав одним лишь взглядом остановил бросившихся было на помощь лакеев, и молчаливые товарищи сами внесли кресло с профессором в дом.
— Пожалуйте сюда, Ваше Превосходительство! — пелеец сделал широкий жест. — Лучший столик в этом зале!
— В этом? — удивился Еремей. — Есть ещё и другие?
Толстяк доверительно понизил голос:
— Если Ваше Превосходительство желает уединиться, то имеются отдельные покои.
— К кагулам отдельные, — отмахнулся профессор. — Остаёмся здесь.
— Замечательный выбор, Ваше Превосходительство! Ведь именно сегодня в нашем заведении даёт представление знаменитая легойская танцовщица Иродиада Олоферн.
Имя заграничной дивы показалось Баргузину знакомым, но, покопавшись в памяти, он так ничего и не вспомнил.
— И чем же она знаменита?
— О! — пухлые губы пелейца влажно зачмокали. — Вы сами всё увидите!
Постепенно зала заполнялась народом. Странно было наблюдать, как появившиеся в пыльных и потёртых плащах дамы сбрасывают эти рубища на руки подбежавшим лакеям и предстают перед восхищённой публикой в блеске драгоценных камней и тихом шелесте тончайшего шёлка. Мужчины, все до единого в военной или полувоенной форме, расправляли плечи в присутствии сих прелестнейших созданий, и их глаза сияют ярче перстней на собственных пальцах.
— Суки, — прошипел Медведик, ни к кому конкретно не обращаясь. — У того ублюдка только запонки стоимостью в полк «Левиафанов», а за пуговицы целую дивизию вооружить можно.
— Расслабься, Вольдемар, — профессор раскланялся с поймавшим злой взгляд сотником интендантского ведомства. — Мы не на фронте.
— Ага, но такое ощущение, что в пиктийском тылу.
— Научись отдыхать. Понимаю, война слишком глубоко въелась в наши души, но всё же…
Еремей откинулся на спинку каталки. Честно сказать, его посетили те же самые мысли, и он предпочёл бы рассматривать здешнюю публику через прицел станковой огнеплюйки. Предпочёл бы, да… Но нужно хоть один вечер прожить без войны, иначе попросту сойдёшь с ума. Нужно заново привыкать к мирной жизни. Пусть ненадолго… но это необходимо.
Центральную часть залы занимала круглая сцена с торчащим из неё шестом из полированного металла. Приподнятая на столбиках дорожка соединяла сцену с чем-то, напоминающим театральный занавес. Там, скорее всего, дверь, откуда и будут появляться артисты. Ага, музыканты уже занимают места. Начинается?
Нет, устроители зрелища не торопились, давая посетителям время на утоление жажды и аппетита.
И надо сказать, меню вполне позволяло удовлетворить оба желания даже самому утончённому гурману. Профессор Баргузин себя к таковым не относил и потому заказал простые блюда роденийской кухни — суп из спинного плавника молодой меч-рыбы, седло барашка с гарниром из зелёного горошка, обжаренного с перепелиными крылышками, сыр с мёдом и орехами, а также бутылку вина с Таркейского полуострова урожая позапрошлого года. Не легойское, конечно, но именно сегодня творение виноделов Южной Родении подходит больше всего.
Только оно даёт лёгкую грусть вместо беспричинной весёлости и философскую задумчивость вместо бессмысленной лихости.
Цены, однако, кусались. Даже грызли кошелёк со всей страстью оголодавшего хищника — в мирное время за такие деньги можно было купить приличную квартиру с собственным выходом на улицу и комнатами для прислуги. Впрочем, стоит ли экономить сегодня, если завтра ещё поживёшь, а послезавтра уже под большим сомнением?
Вольдемар в выборе поскромничал — тоже заказал суп, но всего лишь с белугой, потом её же, но уже в жареном и копчёном виде, а на десерт ограничился варенной в меду северной кислицей. Вина брать не стал, доверительно сообщив напудренному лакею:
— Я воспитывался на мухоморовке, поэтому буду пить ракию. Вот им, — Медведик показал на охрану, — принеси чего-нибудь лёгкого, а на закуску… Густав, вы любите легойскую кухню?
Еремей фыркнул:
— Они ещё не оголодали до такой степени. Несите мясо! Воины едят мясо!
Публика встретила слова Баргузина понимающими улыбками. Ведь где же ещё, как не здесь, можно услышать воинственные речи сугубо мирных людей, даже издали не видевших пиктийские войска? Ведь не кем иным, как поднявшимся на военных поставках тыловиком, этот наряженный в парадный мундир человек быть не может.
— Вот суки, — Медведик отсалютовал бокалом в ответ на приветствие с соседнего столика. — Ерёма, они же нас за своих приняли, за таких же…
— Ублюдков, — продолжил фразу профессор. — Так давай сегодня ими и побудем. Эй, халдей, мать твою с кагулом видели, почему пятна на салфетках?
Тут оркестр заиграл нечто бодрое, и оправдания лакея утонули в визгах скрипок. На сцене появилась стайка танцовщиц, одетых ярко, но очень скудно.
— Откуда здесь знают канкан, дада шени? — удивлённо пробормотал Еремей, и от его неосторожного заклинания сами собой задёрнулись тяжёлые шторы на окнах, а на столах вспыхнули свечи, придавая полумраку особую прелесть. Иные прелести, весьма потасканные и бывшие в употреблении, в неярком свете тоже начали смотреться очень даже неплохо.
— Вот! — оживился Вольдемар. — Сейчас они нам кое-что покажут, а потом появится сама Иродиада!
Баргузину восторженный тон товарища не понравился, и он решил охладить его замечанием:
— А разве бывает так, что и не сама выходит, а только её часть? Задница, например.
Видимо, Медведик представил эту картину слишком ярко, так как поперхнулся ракией и закашлялся.
— Ну, ты сказал! Скоро сам увидишь!
Профессор пожал плечами и достал из кармана трубку:
— Подождём. Густав, отвези-ка меня в курительную комнату.
Привычка курить листья табака, ранее применявшиеся только для борьбы с вредителями виноградников, появилась в Родении совсем недавно и не была очень уж распространённой, но в каждом приличном доме ей отводили отдельную комнату. Где ещё можно укрыться от навязчивого женского общества, как не в клубах сизого дыма? Где ещё мужчины могут поговорить о самых увлекательных вещах — войне, деньгах и политике? Где есть возможность просто помолчать?
Вот Еремей и молчал, бездумно глядя в выходящее во внутренний дворик окно, а пальцы левой руки непроизвольно отбивали по подоконнику дробь, в которой знающий слушатель легко смог бы опознать «Марш Будённого». Увы, таковых здесь не было, да и быть не могло.
