— Не возражаете, если присяду? — проформы ради произнес я, усаживаясь напротив.
— Разве мое возражение что-то изменит? — ответил торговец дурью, давая понять, что оценил условность моей просьбы, и склонился над кружкой.
— Не думал, что ваш брат интересуется спиртным.
Захар Сих сделал глубокий вдох, моргнул и перевел на меня взгляд.
— Я наслаждаюсь запахом, — поведал он. — Знаете, чем пахнет пиво? — и после недолгой паузы продолжил: — Летом. Теплое пиво пахнет летом. Я без ума от этого запаха. Он будит воспоминания, дает возможность вспомнить, каково это — быть живым. Но вы вряд ли меня поймете…
Сняв шляпу, я пригладил ладонью волосы и попросил:
— Окажите мне небольшую услугу. Я ищу одного человека…
— Услугу? — подавился смешком одутловатый. — Вы просите об услуге? Точно просите? Не требуете? Ваш брат! — скривился он. — Вы хотели сказать «тронутые», не так ли? Так и говорите, к чему ложная скромность? Называйте вещи своими именами! Не просите, а требуйте! Поступайте, как поступаете всегда! Мы ведь не люди, а отработанный материал. Безмозглый мусор! У нас нет никаких прав, даже права на жизнь!
Я молча выслушал эту сентенцию, произнесенную с одним и тем же выражением лица, и легонько стукнул пальцами по столешнице:
— Хватит!
— Вот! — даже обрадовался Захар. — Теперь вы больше похожи на представителя властей, коим, без всякого сомнения, являетесь. Вас выдал взгляд. Мертвый взгляд шпика. Удивительно — нас считают живыми мертвецами, а поставь нас с вами рядом — и обыватель не найдет никакой разницы!
— Один из тронутых до недавнего времени был инспектором криминальной полиции.
— И что с ним стало?
— Плохо кончил, — признал я. — Но вы, господин Сих, достаточно умны, чтобы избежать подобных ошибок.
— Господин! — протянул одутловатый. — Да вы исключительно противоречивая личность! Внешне сама любезность, но только до тех пор, пока все танцуют под вашу дудку. Показная любезность и откровенное презрение! Знаете, как это называется? Это называется лицемерие! Вы — лицемер. И нисколько не стыдитесь этого, поскольку глупо иначе относиться к какому-то там тронутому!
— У меня сугубо отрицательное отношение ко всем торговцам наркотиками, господин Сих.
— А презумпция невиновности? Вы говорите так, будто судья уже вынес мне приговор. Меня никогда не задерживали с поличным, но вы все равно смотрите на меня как на закоренелого преступника. И знаете почему? Да просто я тронутый, вот и все! И только не надо говорить о своем уважении к тронутым! Это не так!
— Перестаньте морочить мне голову! — потребовал я. — Вы такой же преступник, как и другие, поэтому, если не хотите провести ночь в каталажке, советую просто ответить на пару простых вопросов.
— Вот уже и угрозы в ход пошли. Я же говорил! Угрозы! Думаете, меня напугает ночь в камере? Да я в собственном теле, словно в тюрьме!
— Умолкни! — потребовал я, выведенный из себя бесконечной болтовней. — Меня интересует Жорж Кук. Знаешь такого?
— Читал некролог, — пожал плечами Захар Сих. — Это все?
— У него был друг по имени Серж.
— Серж? — презрительно протянул одутловатый. — Я тронутый! Для меня все на одно лицо, а имена вылетают из головы через пять минут после знакомства. Как, вы сказали, вас зовут? Повторите, я уже не помню!
— Я не представлялся.
— Вот! — ткнул в меня узловатым пальцем Захар. — А почему? Потому что не посчитали нужным! Зачем представляться тронутому? Какому-то неполноценному? Зачем?! — Одутловатый подался ко мне и заявил: — Вы просто завидуете! Все завидуют нам! Все! Мы уже переступили черту, которая пугает вас просто до ужаса! Мы умерли и остались живы! Время больше не властно над нами! Мы не боимся, больше не боимся!
— Серж. Расскажи о нем.
Захар Сих только рассмеялся.
— Ну конечно! Нелегко признаваться в собственных страхах. И зависти. Ведь нас всех в детстве учили, что зависть — это плохо. Вы все завидуете нам и потому не желаете видеть. И вот тому доказательство! — Одутловатый постучал пальцем по лежавшей перед ним газете. — Убийцы в белых халатах! Благородные медики, которые перешли грань, желая помочь тронутым? Какая чушь! Какая бессовестная ложь! Все наоборот! Они изучали нас, препарировали и трепанировали черепа, только лишь для того, чтобы понять, как остановить время для вас, простых смертных! Богачи не желают умирать от старости, они заплатили беспринципным мерзавцам, чтобы те сделали их такими, как мы, только без побочных эффектов. Они пошли на убийства ради этого! Разве это не зависть?
Я оценивающе посмотрел на излишне говорливого собеседника, поднялся из-за стола и, предупредив:
— Что-то в горле пересохло, — отправился к стойке, за которой теперь уже в полном одиночестве скучал бармен. Показал ему служебный значок и спросил: — Минут пять назад отсюда вышел парень, он с кем-нибудь разговаривал?
Бармен молча кивнул в сторону тронутого.
— Как он выглядел? — потребовал я ответа, получив подтверждение своей догадки.
— Смазливый, такие девкам нравятся. Только мордашку ему кто-то на днях подрихтовал. Нос свернут и синяки под глазами…
Нос свернут?
Я мысленно выругался и оглядел батарею бутылок с красочными этикетками дешевого алкоголя.
— Абсент есть? — уточнил у бармена.
— Чего нет, того нет.
— Какое тогда самое крепкое пойло?
— Островной ром, — сообщил бармен. — Но его берут редко, бутылка початая.
— Пойдет. — Я выложил на стойку мятую десятку, забрал бутылку и, не став дожидаться сдачи, зашагал к торговцу наркотиками.
— А рюмку? — всполошился бармен.
Я только отмахнулся, на подходе к столику выкинул вперед ногу и со всего маху выбил стул из-под тронутого. Тот грузно грохнулся на пол, попытался встать, но мое колено придавило его обратно.
— Решил в слова поиграть? — прорычал я, выдергивая тугую деревянную пробку. — Давай поиграем!
Захар Сих разинул рот, и я немедленно сунул туда горлышко перевернутой бутылки. Пойло хлынуло прямиком в глотку, и тронутый бешено задергался, пытаясь вывернуться из хватки; пришлось посильнее упереться коленом ему в грудь.
— Серж! Где его искать?
Выпученные глаза Захара едва не вываливались из орбит, но он лишь мотал головой. Точнее — пытался мотать; избавиться от всунутого в рот горлышка ему никак не удавалось.
— Один мой знакомый тронутый мог выпить бутылку виски, но ты бы видел, как ему потом было плохо. Сколько выдержишь ты, Захар? Насколько хватит твоего упрямства?
Торговец дурью бешено заморгал; тогда я выдернул бутылку, но колено с груди убирать не стал.
