Обогнув объятые огнем поддоны, мы перебрались через бетонные обломки, и сверху немедленно спикировала затаившаяся среди покосившихся свай сущность. Вскинув винтовку, я сбил ее в прыжке, а когда покатившаяся по земле тварь поднялась на ноги, на всякий случай влепил в нее еще пару пуль.
— Быстрее! — вновь поторопил меня Навин. — Быстрее! — Он до упора вывернул кран огнемета и направил струю огня на пролом, в котором клубилась серая хмарь безвременья. — Туда!
Скинув ранец, я вытащил из него жестяную канистру, выкрутил прикрепленное на боковину реле и прислонил ее к бетонному обломку неподалеку от пролома.
— Уходим! — тотчас скомандовал Ян и попятился от руин.
Я побежал следом, но обернулся, стоило вздрогнуть под ногами земле. Выжженный напарником провал вновь заволокла серая пелена безвременья, и почудилось, будто из Вечности через него рвется нечто безмерное, то, чему нет места в реальном мире.
— Что за черт? — охнул Навин.
— Бежим! — Я дернул его за собой, и мы бросились прочь. С ходу проскочили догоравшие поддоны, а потом раздался оглушительный треск, резкий толчок в спину сшиб с ног, и мы кубарем покатились по земле.
Я обернулся. Руины зашевелились, посыпались обломками, заскрежетали перекрученным железом.
— Пять минут — слишком много, — заявил вдруг Ян. — Безвременье прорвется раньше.
— Беги.
— Что?!
— Беги, — повторил я, поднимаясь с земли, и подтянул к себе карабин.
— Ох, черт… — охнул Навин, вскочил на ноги и бросился наутек.
А я спокойно прицелился в жестяную канистру с галлоном чистого бензина и потянул спусковой крючок. Приклад толкнулся в плечо, полыхнула серебристая вспышка, и поначалу даже показалось, будто я промахнулся, но миг спустя взрывная волна подхватила меня и отшвырнула прочь.
Четверть часа спустя я сидел на подножке патрульного автомобиля и наблюдал, как бойцы дивизиона алхимической безопасности заливают реагентами оставшийся от развалин котлован. Полыхни такое количество бензина в реальном мире, от нас с Яном только пепел бы и остался, но у безвременья свои законы, и взрыв оказался не столь силен. На то и был расчет.
Я вытянул ноги, оглядел вымаранные в глине и масляных пятнах брюки, но вслух выражать свое недовольство не стал. Просто затянулся табачным дымом и покосился на перепачканного с головы до ног Яна, который сидел рядом.
— Ну и сильно тебе галоши помогли? — с усмешкой поинтересовался у него.
Навин приложился к серебряной фляжке и запустил руку в мой портсигар.
— Бросаешь? — уточнил он, заметив карандашные отметины.
— Один-один, — хрипло рассмеялся я, забрал фляжку и глотнул обжигающе крепкого абсента.
— Нет, жизнь все же — хорошая штука, — глубокомысленно заметил Ян, закуривая. Потом посмотрел на безнадежно испорченную сорочку и брюки и добавил: — Несмотря на…
— Бывает…
— Выпьем вечером? — предложил дивизионный комиссар, но сразу махнул рукой: — А, ты ж дежуришь!
— Шеф приехал, — подсказал я и не остался в долгу: — Лучше в ночь дежурить, чем на ковре отдуваться…
— Да ну тебя, — скривился посмурневший Навин, поднялся с подножки и приказал водителю: — Отвези комиссара в управление и возвращайся.
Я последний раз хлебнул абсента, вернул фляжку хозяину и уселся на пассажирское место. Водитель повернул ключ в замке зажигания, по корпусу автомобиля пробежала короткая дрожь, но алхимические формулы удержали взбодренную впрыском реагента сущность, и машина резво покатила по дороге.
На парковке я выбрался из автомобиля, достал с заднего сиденья пиджак и прошел в управление через служебный ход. Не обращая внимания на удивленные взгляды коллег и посетителей, с невозмутимым видом дождался лифта, поднялся в кабинет и без сил повалился в кресло.
Болело все; такое впечатление, что двенадцать раундов против Эдди Кука продержался. Но ничего не попишешь, такая работа. Бывает.
Я выложил из кармана табельный револьвер, закурил и пододвинул к себе пепельницу. Только выдохнул табачный дым, как задребезжал телефонный аппарат.
— Специальный комиссар Грай на линии.
— Виктор! — послышался в трубке голос владельца ювелирного салона «Двадцать четыре карата» — лысого старикашки с совершенно непроизносимой фамилией. — Уж и не чаял тебя застать!
— Что-то случилось?
— Ты, помнится, интересовался двуствольным пистолетом…
И в самом деле — интересовался. У револьверов был один существенный недостаток: к ним подходили лишь маломощные патроны с ослабленными сущностями, которые не могли разогнать пулю по нарезам ствола. Попытки модернизировать эти боеприпасы предпринимались неоднократно, но либо из-за увеличения барабана оружие получалось слишком громоздким и тяжелым, либо в нем попросту детонировали заряды.
Двуствольные пистолеты оказались компромиссом между многозарядностью и возможностью использовать пулевые патроны, вот только к нам в город их если и завозили, то исключительно контрабандой. И потому в открытую говорить о подобных вещах по служебному телефону не стоило.
— Виктор, ты на линии? Виктор? — зачастил в трубку обеспокоенный моим долгим молчанием ювелир.
— Какое обстоятельство, — произнес я, тщательно подбирая слова, — побудило тебя позвонить мне на работу?
— Нужна твоя помощь, — прямо заявил настырный старикан. — Перезвони, как освободишься.
— Хорошо, — сказал я и повесил трубку.
Всем, решительно всем нужна моя помощь.
Кто бы помог мне самому?
ГЛАВА 2
Утро — это ритуал.
Первая сигарета, первая чашка кофе, порция гренок, свежая газета.
Молочная пелена тумана на улицах, редкие машины и рассвет — осторожный и неторопливый, словно пробирающийся в город вражеский лазутчик.
Утро — это ритуал, и я предпочитал завтракать в одиночестве. Сегодня не получилось.
— Знаешь, в чем твоя проблема, Виктор? — произнес Сол Коган, расправляясь с яичницей-глазуньей. — Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Мой тебе совет: не сыпь себе соль на раны, позволь им затянуться.
Я снисходительно посмотрел на коротышку, внешне невзрачного и ничем особо, кроме выпуклости под левой подмышкой, не примечательного, а на деле резкого, будто разряд электротока, и покачал головой:
— Ты меня с кем-то путаешь, Сол.
Гангстер вытер жирные пальцы салфеткой, поправил узел узкого черного галстука и откинулся на спинку стула.
— Чушь собачья! — прямо заявил он в ответ на мое утверждение. — Я тебя лучше родной матери знаю. Сколько лет мы знакомы? Восемь?
