— Тогда хватит.
Я сам назначил себя режиссером маленького спектакля. Стоит отметить, что лютанцы быстро вошли во вкус. Они продолжили с того места, на котором я их прервал. Трое подвыпивших парней принялись орать на всю улицу народные песни, в их исполнении больше похожие на рев, издаваемый раненными слонами, цепляться к прохожим и изрыгать ужасные сквернословия. Нужно быть мертвецом, чтобы не услышать устроенной какофонии. Жители близлежащих домов запомнили этот вечер надолго. Кто-то побежал за полицией.
— Гэбрил, сюда движутся копы. Их больше десяти, — сообщила Лиринна, которую я оставил наблюдать за подступами к бульвару.
— Броско, убирайте людей. Им грозит неприятность.
Броско просигналил Кристиану, и ломавшие дотоле комедию лютанцы скрылись. Они как раз успели ретироваться до появления усиленного полицейского наряда. Копы обнаружили опустевший бульвар и затрусили обратно.
— Теперь Рив точно знает, что враги бродят поблизости, — довольно заключил я. — Это подвигнет его принять срочные меры и поскорее унести ноги.
— И когда он смоется? — спросил Броско.
— Возможно, уже этой ночью.
— Пусть поторопится. Я успел соскучиться, — ухмыльнулся Броско, предвкушая скорую расправу.
Я невольно сглотнул слюну, увидев кровожадное выражение на его лице. Больше всего он в это мгновение походил на вождя дикого племени, приготовившегося к ритуалу человеческого жертвоприношения. На минуту я почувствовал угрызения совести, однако потом вспомнил о гноме и том, что его ждет. Вспомнил о лейтенанте Колмане, об его обещании сделать меня виноватым в убийстве Болванчика. Лекарство подействовало моментально. Через секунду совесть как рукой сняло.
Мы просидели в засаде весь вечер и половину ночи в напрасном ожидании. Возникло такое ощущение, будто Рив знал о ловушке и специально мотал нам нервы. С него станется!
Было прохладно. Лютанцы грелись вином, по очереди прикладываясь к фляжке, предусмотрительно захваченной Кристианом в харчевне. Я отдал Лиринне свой плащ, а сам время от времени разминал замерзшие конечности. Броско предложил мне отхлебнуть из фляжки, но я ответил отказом: предпочитаю, чтобы голова оставалась свежей.
Часа в три ночи столица засыпает. На улицах нет прохожих. Стоит идеальная тишина, нарушаемая только пением сверчков. Не слышно лая собак и воя загулявших котов и кошек. Даже патрульные полицейские, в чью обязанность вменено совершать регулярные обходы ночных проспектов, не спешат выполнять свой долг, предпочитая коротать темноту в дежурках или круглосуточных кабаках. Время самое подходящее для того, чтобы незаметно покинуть жилище.
Так думал я, и мысли мои передались Риву. Раздался чуть слышный скрип плохо смазанной двери. Две фигуры появились на пороге, огляделись и крадущейся походкой, словно воры, стали медленно удаляться от крыльца. Я растерялся. Если одним из беглецов мог быть Рив, то кто второй? Графиня в лучшем случае могла передвигаться на костылях. Так говорила Лиринна.
Дорогу беглецам преградили четверо лютанцев — это Броско повел бойцов в атаку. Мы с Лиринной тоже покинули укрытие и подобрались поближе к месту разворачивавшейся драмы.
На беглецах были просторные, скрывающие контуры фигуры, коричневые куртки, с низко надвинутыми капюшонами, открытыми взору оставались только подбородки. Каждый нес в руках дорожную сумку. Я надеялся, что в одной из них украденная статуэтка.
Захваченные врасплох беглецы растерялись. Устрашающий вид лютанцев словно пригвоздил их к земле. Они не делали попыток сбежать, стояли как вкопанные, не выпуская сумок из рук.
— Попались голубчики, — щелкнув пальцами, произнес Броско с торжественными интонациями в голосе. — Кто из вас Рив?
Ответом ему стало молчание. Фигурки беглецов съежились, как кожа на солнце.
— Не хотите отвечать, не надо, — нахмурился Броско. — Сами справимся. Сейчас мы узнаем, кто из вас кто… Кристиан, — позвал Броско.
— Один момент, босс, — отозвался Кристиан.
Он выступил вперед и протянул руку, чтобы сдернуть с ближайшего беглеца глубоко надвинутый капюшон.
Вжик! Лезвие ножа сверкнуло как молния. Кристиан удивленно схватился за горло. Я увидел, как сквозь сжатые пальцы потекли струйки крови. Он захрипел.
— Что с ним? — вскрикнула Лиринна.
Замешательства хватило, чтобы ударивший ножом беглец рванул с места, как лошадь на скачках. Броско гневно закричал.
— Он мой, — крикнул я, бросаясь за убийцей. — Лиринна останься.
Я не люблю бегать. Умники-профессора утверждают, что бег полезен для здоровья. Хотел бы я выслушать, как они повторят свои слова после десятикилометрового кросса по пересеченной местности. Уверен, что большинство из них хватит удар еще на середине дистанции.
Пришлось пробежать полквартала, прежде чем человек в капюшоне понял, что от меня не уйти. Мне сразу показалась странной его манера передвигаться, казалось, что у него не гнутся ноги в коленях, но это не мешало беглецу развивать приличную скорость. Однако я все равно был быстрее. Дистанция сокращалась.
Человек в капюшоне остановился и крутанулся на каблуках. Я едва успел отпрянуть назад. Это было весьма предусмотрительно: перед глазами мелькнуло острое как бритва лезвие ножа. Неудача не остановила нападавшего: последовал новый выпад ножом, потом еще и еще… Малый умел обращаться с холодным оружием. Пришлось попотеть. Я попробовал выбить нож ногой, едва не порезался, но в результате только отбросил руку убийцы. Человек в капюшоне снова бросился на меня. Он нанес несколько молниеносных выпадов. Я только чудом сумел уклониться.
Сзади послышался грохот чьих-то шагов. Это мчалась Лиринна. Волосы развевались по сторонам, в лунном свете она напоминала ведьму, на лице застыло сосредоточенное выражение. Не добежав, эльфийка взмыла в воздух и в прыжке ударила убийцу в грудь сразу двумя ногами. Его снесло с места словно ураганом. Он свалился на мостовую в пяти метрах от эльфийки и распластался как тряпичная кукла. Это был удар, нанесенный с чудовищной силой. Я испугался, что эльфийка перестаралась, и первым делом проверил у беглеца пульс.
Эльфийка стояла рядом. Ее грудь ритмично опускалась и поднималась в такт дыхания, девушка раскраснелась и тяжело дышала.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Ты снова меня спасла.
Я смотрел в ее глаза и улыбался. Это как омут, в который затягивает все глубже и глубже. И как же я мечтал оказаться на самом его дне.
— Спасение твоей жизни стало входить у моей семьи в привычку, — усмехнулась эльфийка. — Как беглец?
Мне не хотелось возвращаться с небес на землю.
— Не беглец, беглянка, — пояснил я, поднимая капюшон.
Сообразить это не составляло большого труда — уж больно тонкой и женственной была рука, на которой я пытался нащупать пульс.
— Надо же! — воскликнула эльфийка. — Ты прав — это женщина. Она жива?
