— Да, она была замечательная женщина.
— А дети?
Удивительный разговор! Речь шла о заурядных житейских вещах, и в то же самое время она разговаривала со своим отцом, которого сорок лет считала умершим и правду о котором узнала всего лишь четыре дня назад.
— У меня только Кэтрин. Она в Штатах. Морин почему-то почувствовала облегчение.
— Чем она там занимается? Она замужем? Работает?
— Нет, ни то, ни другое. Она уехала с этим рок-музыкантом, уже восемь лет как с ним. Она, в общем, ездит с ним повсюду, заботится о нем, вроде как создает для него домашний уют. Говорит, всегда только этого и хотела. Она счастлива.
— Тогда ей повезло, — сказала Морин, почти не думая.
— Да, правда ведь? Потому что она никому не причиняет боли. Говорят, она неудачница, но я не согласен. По-моему, ей как раз все удалось, раз она получает от жизни, что хочет, не причиняя никому вреда.
— Берни, так когда мне можно приехать? — спросила она.
— Приезжай скорее, — ответил он. — Чем скорее, тем лучше.
— Где ты находишься?
— Поверишь ли? В Аскоте.
— Я буду завтра, — пообещала Морин.
Перед отъездом она бегло просмотрела почту. Важных писем не было. Вся деловая корреспонденция, за редкими исключениями, направлялась в ее главный магазин. На этот раз в почтовом ящике оказалось несколько счетов, рекламных проспектов и письмо, с виду какое-то приглашение. Писала Анна Дойл, старшая из детей Дейрдры О'Хаган. Это было официальное приглашение на серебряную свадьбу их родителей. В приложенной записке Анна извинялась за такое до смешного заблаговременное уведомление: она просто хотела быть уверена, что главные персоны смогут присутствовать. Может, Морин будет столь любезна, что даст ей знать.
Морин пробежала письмо, почти не глядя. Эта серебряная свадьба слишком мелкое событие по сравнению с тем, что свершалось в ее собственной жизни. Она не намерена сейчас думать о том, примет ли это приглашение.
Оказалось, что ее отец проживает в комфортабельном пансионате. Морин поняла, что Бернард Джеймс Бэрри вернулся из колоний человеком не бедным. В Хитроу она взяла напрокат машину и направилась по адресу, который дал ей отец.
Из предосторожности она заранее позвонила в пансионат, чтобы посоветоваться, не будет ли ее визит слишком утомительным для отца, который, по его собственным словам, страдал суставным ревматизмом и совсем недавно перенес легкий сердечный приступ.
Ей сообщили, что ее отец прекрасно себя чувствует и ждет-не дождется ее приезда.
На нем был блейзер и тщательно завязанный шарфик; слегка загорелый, с седой шевелюрой, тросточкой и медленным шагом, он выглядел джентльменом до кончиков ногтей — такого мужчину ее мать была бы рада видеть среди своих гостей в Дублине. От его улыбки разрывалось сердце.
— Морин, у меня тут есть справочник Эгона Ронея,
[12]
— сказал он после того, как они поцеловались. — Я подумал, надо бы отметить нашу встречу визитом в какой-нибудь ресторан.
— Ты, Берни, свой парень, — улыбнулась она.
И он действительно оказался «своим парнем». Не было никаких извинений, никаких оправданий. Жизнь состояла из огромного числа разных возможностей и путей к счастью; он не жалел, что его дочь Кэтрин пошла своим путем, и не винил Софи в том, что она искала счастье в престиже. Просто это было не для него.
O Морин он знал все, никогда не упускал ее из виду, пока не умер Кевин О'Хаган. Он писал Кевину в его клуб и в этих письмах расспрашивал о своей девочке. Отец показал Морин собранный им альбом вырезок из газет, где шла речь о ее магазинах, и фотографий из светских журналов, где Морин была запечатлена на таком-то танцевальном вечере или таком-то приеме. Здесь же были снимки Морин вместе с Дейрдрой О'Хаган, в том числе и свадебное фото с Морин в качестве подружки невесты.
— Они в этом году справляют серебряную годовщину, представляешь?
Морин поморщилась при виде свадебных нарядов 60-го года — им явно недоставало изящества. Как они могли быть так невежественны, неужели вкус в одежде у нее развился лишь много времени спустя?
Мистер О'Хаган писал регулярно. О смерти друга Бернард Бэрри узнал, только когда его письмо вернули из клуба вместе с запиской. Между друзьями было уговорено, что мистер О'Хаган не оставит у себя в доме никаких следов их переписки: Бернард Бэрри должен был считаться умершим.
Морин и Берни разговаривали легко и непринужденно, будто старые друзья, у которых так много общего.
— У тебя была какая-нибудь большая любовь, от которой тебе пришлось отказаться? — поинтересовался он, смакуя коньяк. В свои семьдесят он чувствовал себя вправе на эту небольшую роскошь.
— Да нет, не то чтобы большая… — неуверенно выговорила она.
— Но что-то такое, что могло бы вырасти в большую любовь.
— Тогда я так и думала, но ошибалась. Ничего бы из этого не вышло. Мы бы только связали друг друга по рукам и ногам, слишком уж мы были разные. Наш брак во многих отношениях был немыслимым.
Морин знала, что произносит эти слова тоном своей матери.
Ей оказалось совсем нетрудно рассказать этому человеку о Фрэнке Куигли, о том, как она любила его в двадцать лет, любила с такой силой, что думала, сердце у нее вот-вот выпрыгнет из груди. И слова эти давались ей совершенно свободно, хотя никогда еще она не произносила их вслух.
Она рассказала, как тем летом они занимались с Фрэнком всем-всем, только не спали друг с другом, и удержал ее не обычный страх забеременеть, как любую другую девушку, просто она знала, что не должна заходить дальше, потому что он все равно никогда не впишется в ее жизнь.
— Ты сама в это верила или так говорила Софи? В его мягком голосе не было ни тени упрека.
— Я верила, верила безусловно. Я считала, что есть два сорта людей, «мы» и «они». И Фрэнк Куигли точно относился к «ним». И Десмонд Дойл тоже. Правда, Дейрдре О'Хаган как-то удалось выпутаться из этих сетей. Помню, на свадьбе мы все делали вид, что родственники Десмонда явились из какого-то имения на западе Ирландии, а не из жалкой фермерской хибары.
— Полностью выпутаться ей все же не удалось, — сказал отец Морин.
— Ты хочешь сказать, мистер О'Хаган тебе об этом писал?
— Да, кое-что. Думаю, я для него был как бы посторонним человеком, с которым можно говорить обо всем просто потому, что он всегда останется в стороне.
Морин рассказала, как Фрзнк Куигли без приглашения явился на церемонию вручения дипломов. Как он, стоя в глубине зала, гикнул и завопил «Ого-ro!», когда она пошла получать свой диплом.
