Едва я поднес полную чашку к губам, в дверях появилась Анна. Это снова была она, женщина, которую я боготворил. Безупречный форменный костюм, умные серые глаза и с кажущейся небрежностью уложенные на затылке волосы.
— А у тебя на щеке след от подушки, — самым издевательски будничным тоном заметил я, в надежде еще хоть на мгновение вывести ее из равновесия. Но нет. Анна Моисеевна Берг вот уже пятнадцать минут как находилась при исполнении, поэтому она даже не потерла ладонью щеку, а только саркастически улыбнулась, села и подвинула к себе чашку.
— Ну что, поехали, напарник. — Она сделала глоток и достала из сумочки блокнот, ручку и запечатанный конверт. Я вытряхнул из пачки последнюю сигарету и с наслаждением затянулся. Анна вручила конверт мне. — Твоя мама просила передать тебе карту памяти из ее телефона.
— Мне позволено будет узнать, откуда вы так близко знакомы с моей родительницей? Она же вроде бы не привлекалась. Она твой шпион? Или это очередная тайна мадридского двора?
Анна снисходительно пожала плечами:
— Никакой тайны. Мы работаем в одной сфере. Твоя мать — автор концепций нескольких салонов искусств, прекрасный знаток живописи, неплохо разбирается во внеземных видах искусств, у нее абсолютный нюх на шедевры и безупречный стиль. А ты наверняка думал, что она на выставки ходит новые платья подружкам показывать?
— Ну, в общем-то, что-то вроде того, — виновато согласился я. — Тема исчерпана. Что проснулась, вижу. Теперь вопрос посерьезнее. Знакомому позвонила?
— Да, он согласен поговорить с тобой по душам. В семь утра приедет. Кстати, твоя мама настаивала, чтобы ты на свежую голову починил-таки ей фен, — и Анна положила передо мной на стол злосчастную пыточную принадлежность из бездонного женского арсенала моей матери. — А пока ты занят ремонтом, можешь ввести меня в курс дела с убитым саломарцем.
— Не меняй тему, — прервал я. — Кто этот твой знакомец — Санек?
— Да, — отмахнулась Анна, — но вернемся к нашим баранам. Насколько я знаю из газет, некто профессор Муравьев был вызван своим коллегой и другом профессором Насяевым в качестве подстраховки при конфиденциальной встрече с саломарским дипломатом. Муравьев, известный в научных кругах своим яростным неприятием негуманоидных рас, услышав предложение саломарца организовать покушение и убийство президента, пришел в состояние аффекта и застрелил инопланетного гостя из личного оружия своего друга Насяева. Тело, насколько я понимаю, обнаружил ты…
— Если быть точным, я и мой дядя, Брут Шатов, чье имя, по понятным соображениям, ни одна желтая газетка склонять не решилась. Тело было обнаружено в транспортном аквариуме, находившемся в багажном отделении космопорта в саломарском боксе. Саломарец протух, отвратительно выглядел, поэтому вывезти его в первоначальном виде не представлялось возможным. Поэтому твой покорный слуга, то есть я, расчленил тело консула и по частям доставил на квартиру Брута Шатова, откуда саломарец совершил только одно путешествие — в морг при отделе межпланетной разведки, где и находится по сей день.
— Насколько я понимаю, — кивнула Анна, — при тесном общении с телом саломарского дипломата и ты, и твой дядя, и эта жуткая собака получили сильное отравление. А от летального исхода вас спасла одна пренеприятнейшая для окружающих привычка, — и Анна недвусмысленно помахала ладонью в изрядно прокуренном воздухе.
Я растер сигарету в пепельнице.
— Да, по всей видимости, никотин, каждая капля которого уносит жизнь ни в чем не повинной, здоровой и полной сил пони, воскрешает гнусные существа вроде меня. С дядей Брутей дело несколько сложнее. Во-первых, он получил отравление не через соприкосновение с телом саломарца, а благодаря длительному нахождению в одном с ним помещении и вдыханию продуктов разложения нашего осклизлого друга. А во-вторых, мой дядя придерживается своих жестких правил курения: он курит три трубки в день, чаще всего, утром — свой любимый вересковый «эппл», днем — фарфоровую, а вечером после ужина набивает какую-нибудь из коллекционных. Из расчета «одна трубка — три сигареты», мой дядя курит значительно меньше меня, хотя и значительно дольше. Поэтому он в больнице, а я разыгрываю из себя Марлоу.
Во время своего монолога я отчаянно копался отверткой в фене, изредка принимаясь помогать столовым ножом и даже чайной ложкой. Когда я поднял голову, Анна зачарованно смотрела на меня, подперев ладонью щеку.
— Мужчина за мужским делом — это так… впечатляюще. — Она перевернула исписанную страницу блокнота. — Странно, что ты все еще на свободе после того, как обошелся с телом посланца дружественной планеты. Думаю, некоторые структуры сочли тебя небесполезным. Надеюсь, они правы и ты пригодишься следствию. Тогда дело с отсечением головы инопланетному дипломату замнут. Мне даже представить гадко, что бы уже сталось с тобой, реши ты отпилить голову, скажем, нереитскому послу.
— Саломарцы веселее, — парировал я. — У них я, скорее всего, получу за это недели две барщины по-осьминожьи. Отработаю за нашего консула на родной планете, а потом вернусь домой, полный новых впечатлений.
— Откуда такой оптимизм? — поинтересовалась Анна, и я очередной раз зарекся хвастать перед ней какими бы то ни было фактами. Моя прекрасная леди вцеплялась в каждую новую деталь хваткой французского бульдога.
— Мой друг, андроид Юлий, слетал для меня на Саломару и кое-что разузнал о законах и нравах этого дивного нового мира, — ответил я прямо, стараясь всем своим видом дать понять, что искренне сотрудничаю со следствием. — Так что если тебе понадобится заглянуть в Уголовный кодекс Саломарской Федерации, то через несколько часов у меня будут расшифровки.
— Думаю, эти расшифровки тебе придется передать не мне, а совсем другим людям. Эх, и беспокойный ты клиент, Шатов. Может, саломарцы проще относятся к таким вещам, а вот на Земле вы с Юлием имеете шанс заработать хороший срок.
— Мы же бескорыстно содействуем торжеству справедливости. И ракушки эти саломарские мы не украли, а одолжили. Вернуть?
— Послушай, Ферро! — отмахнулась Анна. — Можешь ты до конца следствия больше ничего не нарушать? Ну хотя бы не в межпланетных масштабах! Меня интересует все это лишь в той степени, в какой имеет отношение к гобеленам Суо. Думаю, ты еще вчера понял, что эти два дела связаны. И я хочу попытаться распутать свой хвост этого клубка до того, как уже известный тебе Санек подомнет все под себя, оставив меня ни с чем, вернее, с горсткой пепла от риммианских полотен и толпами разгневанных поклонников творчества Мастера. Как видишь, я откровенна с тобой и надеюсь, что ты не будешь юлить. Теперь можешь поведать мне о том, как у тебя оказался камешек, как две капли воды похожий на те, в которые перед гибелью в огне превратились поддельные гобелены Отто?
— Честно признаюсь, смародерствовал, пока пилил нашему трупу голову. Это тот самый кулон, о котором вчера говорила мама. Камешек свалился с шеи прямо мне в руки, из чего я сделал вывод, что это подарок, — усмехнулся я, чувствуя некоторую неловкость. — Но на суде я буду все отрицать.
