Ужин иссяк. Мама поднялась наверх, чтобы предаться омолаживающему сну. Она всегда была немного худовата и, чтобы поддерживать себя в форме, потребляла огромное количество мучного и обязательно спала после еды.
Марта мыла посуду, а мужчины собрались в домашней библиотеке. Мы сидели в глубоких креслах друг напротив друга и молчали. Дядя Катя курил короткую и очень толстую сигару, дядя Брутя трепетно, как наградной пистолет, разбирал и чистил трубку. Перед ним на маленьком столике в идеальном порядке были разложены инструменты для этого священнодействия: белоснежные ершики, салфетки и жуткие на вид инструменты трубочной хирургии. Я просто сидел, закинув ногу на ногу, и старался уложить в своей голове события сегодняшнего дня.
Была половина десятого. Белый день неторопливо сменялся белой ночью. Я первым решился нарушить молчание и как можно беззаботнее вполголоса попросил дядю Катю передать мне газету. Он вынул изо рта сигару, оглядел журнальный столик и подвинул мне пачку сегодняшних газет. Я взял верхнюю, просмотрел первую полосу и положил газету на стол.
— Дядя Кать, а зачем прилетает консул Раранна?
— Откуда ты знаешь? — изумленно произнес дядя, и сигара чуть не выпала у него изо рта, но он крепко сжал ее губами, а потом осторожно положил на край пепельницы.
— Дядя Брутя должен встретить его.
Дядя Катя жестко посмотрел на брата, и дядя Брутя виновато поднял плечи, однако пальцы его продолжали невозмутимо, словно отделившись от владельца, выворачивать мундштук.
— И ты, Брут, посвятил в это дело Ферро?! Это же государственная тайна.
— Это уже давно секрет Полишинеля, дядя Кать, о том, что ты в курсе, нам рассказал профессор Насяев.
Дядя Катя потер кулаком лоб, в замешательстве подергал себя за бакенбарды и снова посмотрел на меня.
— Но ты ведь не сделаешь из этого очередную сенсацию для своего журнала?
Он выглядел столь потерянным и печальным, что я не мог даже сердиться на него за такие нелепые подозрения. Я улыбнулся и подмигнул ему со всей возможной жизнерадостностью:
— Ты же знаешь, я гад, но не скотина. Поэтому можешь смело рассказать нам о том, зачем консулу понадобился ты.
Все оказалось просто до невероятности. И мы не поверили.
Дядя Катя должен был встретиться с консулом в лингвистической лаборатории, совместными усилиями отладить электронные переводчики, а потом встретиться с пиар-командой Матвея Колобова для разработки программы адаптации психологии рядового землянина к встрече с саломарской делегацией.
Я с недоверием посмотрел в глаза дяде Кате, но он говорил чистую правду, из чего я сделал вывод, что он сам был добротно и качественно облапошен.
— И зачем вся эта дребедень с адаптацией?
— Что ты, Ферро, это очень важный вопрос. Уже был казус. Один из ученых, летавших к ним на конгресс, учудил там что-то такое, отчего они решили тщательно изучить наш фольклор и стереотипы мышления и разработать программу по замене отрицательного и враждебного образа негуманоидного инопланетянина на положительный и дружелюбный.
Я искренне верил, что подобная программа была необходима, но вот во что я не верил ни на мгновение, так это в то, что такую программу можно было осуществить за неделю. Нет, не за этим прилетел к нам консул Раранна, и не из-за этого он получил пулю.
— И когда же консул должен был прибыть, по твоим сведениям? — хмуро спросил я.
— Сегодня, — недоумевая, ответил дядя Катя, — в семь часов вечера. Я просидел на кафедре до восьми, но он так и не появился. Может быть, ты его не встретил?
Дядя Катя уставился на дядю Брутю, как контрразведчик на немую испанскую машинистку, и я решил не обострять и без того невеселую ситуацию.
— А ты думаешь, дядя Кать, мы весь день на метро катались? Мы на вокзале в каждую банку заглянули…
— И? — сурово произнес дядя Катя, протягивая руку к сигаре.
— Консул Раранна… — начал дядя Брутя, виновато скосив брови.
— …кинул нас, как рваного плюшевого медведя. — Я понимал, что бестактнейшим образом перебил его, и утешал себя только тем, что сделал это для его же пользы. Не время было дяде Кате узнать об истинной судьбе консула.
Катон Шатов гневно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на дядю Брутю и проговорил с изрядной укоризной:
— Брут, ты окончательно испортил парня. Саля хотя бы глупая женщина, к счастью, она меня не слышала. Но ты! Дипломат межпланетного масштаба! Мне начинает казаться, что ты зря куришь свою трубку. Она неспособна помочь тебе сохранить лицо, если ты позволяешь племяннику перебивать себя.
Дядя Брутя затравленно посмотрел на старшего брата, положил трубку и испачканный ершик на стол и глубоко и тяжко вздохнул, от чего пряный табачный дух распространился по комнате. За считаные часы дядя заметно сдал. Консул, покоившийся в его столовой, буквально пил его кровь, заедая мясом. Дядя Брутя выглядел похудевшим и осунувшимся, хотя за завтраком казался здоровым и свежим, как повар в японском ресторане.
Я сделал скорбное лицо, как всегда, когда хотел избежать наказания за поступки, которые не нравились дяде Кате, а у моей совести не вызывали абсолютно никаких нареканий. Испытанный с детства метод сработал. Дядя Катя махнул рукой, буркнул «паяц» и с нарочито серьезным видом взялся за газету. Он был полностью уверен, что дядя Брутя либо проворонил консула (что казалось вообще невероятным, поскольку не мог же консул сам вынести с территории терминала аквариум со своей персоной), либо, что более вероятно, Брут Шатов потерпел дипломатический провал, поскольку высокий инопланетный гость попросту не явился в назначенное время.
Бедный дядя Катя. Он всегда был несколько консервативен и представить себе не мог, насколько ошибался относительно глубины дипломатического провала дяди Брути. Провал был бездонен. Я бы мог водить американских туристов вдоль этой пропасти, получать неплохие деньги и часами рассказывать им о мертвом монстре с простреленной головой, который сейчас смотрит на них из черной глубины и тянет вверх чудовищные щупальца. Он голоден. Он очень голоден. Он не пил человеческой крови с тех самых пор, как изорвал своими кровожадными челюстями карьеру моего дяди Брута.
И все-таки иногда мне кажется, что во мне погибает предприниматель. Я слишком мягкосердечен, чтобы сделать состояние, продавая на развес нервные клетки собственного дядюшки.
Я бесшумно тронул дядю Брутю за плечо и прижал палец к губам.
— Выпроваживай его, — сказал я беззвучно, указывая глазами на дядю Катю, совершенно отгородившегося от нас газетой.
Брут Ясонович замешкался, как всегда, когда речь шла о стычке со старшим братом, по отношению к которому у дяди Брути на протяжении уже сорока с лишним лет сохранялся непреодолимый атавистический ужас.
Брут Шатов усердно прокашлялся и открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут дядя Катя резким движением свернул газету, выкарабкался из кресла и направился к двери в столовую.
