Они ведь уже за вратами, так?
Валькирия постаралась поймать взгляд О́дина, однако Отец Богов лишь покачал головой. Он плыл, держась за повод Слейпнира; мулов, как оказалось, взял на себя явивший неожиданную распорядительность Яргохор.
Сколько они так будут влачиться? Сколько катиться призрачной реке сквозь ничто, где не осталось ничего тварного?
Валькирия попыталась подобраться поближе к отцу – и ей это удалось. В холодном незримом потоке и впрямь можно было плыть.
– Это ещё не то, – огорошил её О́дин.
– Как – не то? – губы у валькирии заледенели, едва шевелились.
– Преддверие. А может, между первыми и вторыми вратами, кто знает, сколько их у великого духа?
– Почему?
– Мы не встретили никакой стражи. Тех же Детей Демогоргона, что якобы должны охранять вход. И руны жизни не гаснут, вокруг – нечто между смертью и существованием, но ещё не сама смерть.
– Разве великий Дух – есть смерть? – вздрогнула валькирия.
– А что же он ещё?
– Н-не знаю… а сколько нам ещё так, отец? Х-холодно, хоть мы и из Асгарда…
– Холод смерти, дочь. А сколько ещё… не ведаю. Жди и верь.
Последние слова не слишком походили на обычного Отца Дружин, но так и они давно уж не в Хьёрварде.
Они плыли так, потеряв счёт времени; Райна лишь надеялась, что холод не высосет из неё последние жизненные силы. Однако мало-помалу валькирия стала замечать, что их таки утаскивает прочь с главного тока великой реки, медленно, но неуклонно отклоняя в сторону. Вправо ли, влево, вверх или вниз – она сказать не могла в отсутствии привычной земной тяги.
– Нас уносит! – крикнула она, и О́дин кивнул в ответ.
– Во владения Соборного Духа так просто не проскочишь. Мои руны открыли нам первую дверь, но, похоже, есть и вторая, куда крепче. Держитесь все вместе!
– Например, за мою шерсть! – рыкнул Фенрир.
Вскоре невозможно было уже не ощущать сносившую их прочь со стремнины силу. Сквозь серую хмарь, царствовавшую в этих краях, пробивалось тусклое оранжевое свечение, точно фонарь во мгле.
– Мы слишком тяжелы для свободных душ! – подал голос Скьёльд.
– Сделать нас целиком и полностью невесомыми, во всём подобным мертвецам – на такое мои руны не способны, – несколько обиженно отрезал Старый Хрофт, словно упрёк чародея что-то для него значил.
– Прости, великий бог, – сразу же повинился Скьёльд. – Но там, впереди, ещё один мир-преддверие. Я чувствую. Я знаю. Я… мне кажется, я его помню. Мы здесь были.
– Что за мир? – отрывисто бросил Хрофт.
Чародей потёр заледеневшие руки, дохнул на них, но пар от дыхания почему-то не шёл.
– Мир призраков. Наверное, там и держатся эти самые «дети Демогоргона». Оттуда был ход и дальше. Мы продвинулись… но недалеко.
– Что вы там видели? Кроме того, о чём ты уже рассказывал?
Маг покачал головой.
– Я бы не умолчал ни о чём важном, великий бог.
А тем временем оранжевое сияние становилось всё ярче и ближе. Серая мгла сгущалась и в какой-то миг обернулась просто облаками, привычными и знакомыми. Откуда ни возьмись, вновь появилась привычная же тяжесть.
– Смотрите, Асгард! – вдруг рявкнул волк.
Райна взглянула – и замерла, заворожённая.
Сквозь пелену туч и туманов на горизонте поднимались, странно близкие и видимые во всех деталях крыши и стены Асгарда. Такого, каким он был в пору своего расцвета.
– Не может быть… – услыхала валькирия стон Скьёльда. – Не думал… не верил, что увижу…
– Это черта! – каркнул О́дин. – Чувствуешь её? Райна!
Валькирия всем существом своим потянулась к сверкающему видению за туманами… и отдёрнулась, словно коснувшись леденяще-холодной стали, холодной настолько, что вмиг примерзает плоть.
Черта. Отец прав. Истинная кон-граница, истинный предел владений Демогоргона, куда живым нет дороги, как ни старайся и на какие ухищрения ни иди.
Соборный Дух был отнюдь не глупцом и не простаком.
Однако им как раз и нужно было туда, за черту. В страну мёртвых, в истинные «залы Хель», по сравнению с какими мрачные пещеры за Чёрным Трактом, где правила дочь Локи, представлялись теперь прекрасным, милым, безопасным местом, не стоящим даже упоминания в сагах и висах.
Черту Райна ощущала так же чётко, как солнце ощущается сквозь сомкнутые веки. По их сторону ещё можно было вернуться. За чертой – уже нет.
– Сын Скримира! Ты говорил, что прошёл дальше?
– Да, великий бог. Но я бы не вернулся, если б не помощь извне. Кор вытягивал нас…
– Я помню. Что ж, придётся обойтись без него. Вервие, что нас удержит, закрепим прямо здесь.
– Здесь, великий бог? Где?
– Прямо у нас под ногами, в том мире, куда нас выносит.
– Дальние Силы не оставят нас своим покровительством…
– Сомневаюсь, что они имеют хоть какую-то власть здесь. Но, если снизойдут ещё раз, помощь примем с благодарностью, – отрывисто бросил Старый Хрофт.
– Особенно теперь, поскольку ученики Хедина напали на нас… Это были именно они, великий бог, не обманывай себя.
– Я знаю, – неожиданно спокойно сказал Отец Дружин. – Это были они. И коричневокрылый сокол, что парил над ними…
– Был, несомненно, послан самим Познавшим Тьму, дабы своими глазами всё видеть!
– Несомненно, – сдержанно кивнул Хрофт. – Но сейчас наша забота – не Познавший Тьму. Мы идём, чтобы освободить моих братьев и сестёр, моих детей. Асов и асинь. Всех, кто жил в Асгарде в древние времена. Сознаешь ли ты это, чародей?
– Сознаю, великий бог. И счастлив, что мог оказаться тебе небесполезен. Справедливость – твоё ремесло, Древний О́дин, Владыка Асгарда, и тебе её вершить.
– Тогда… – Земля приближалась, залитая, как и повсюду возле домена Соборного Духа, серой мглой, в небесах пылало оранжевое солнце. – Тогда за работу. Надо, грубо говоря, построить колодезь с журавлём.
– Журавлём, великий бог?
– Никогда не видел, как в деревнях достают воду из колодцев?
– В тех местах, откуда я родом, вода текла по арыкам и колёса поднимали её в дома, великий О́дин.
– Понятно. Журавль, сын Скримира, это, грубо говоря, рычаг с противовесом. Вот такой рычаг мы и соорудим.
Бу-у-м-м! – твердь вздрогнула, стоило им коснуться её. Ледяной холод отступал, солнечные лучи несли какое-никакое, но тепло.
Мир-преддверие. Последний рубеж.
Райна огляделась. Нет, ничего похожего на обычные, «настоящие» миры. Пустыня, где катятся серые волны. Если нагнуться и постараться разогнать ладонью хмарь вокруг собственных сапог, не откроется ничего – кроме прозрачной твёрдой поверхности, на которой, конечно, ничто расти не может. И под ней, под этой хрустальной твердью, тоже клубится серая мгла.
