– К-какое колесо? – вздрогнула валькирия. – Знаешь, отец, в своё время мне довелось участвовать в одном походе, я упоминала – против так называемых Безумных Богов. Никакими богами они, конечно же, не были, просто им этого очень хотелось. Вот они тоже обожали такие слова – «лавина сорвалась», «волна обрушилась» и так далее. Произносили с невероятным пафосом и напыщенностью. Правда, потом оказалось, что все их «лавины» и «волны» разбились об отряд Боевых Магов Долины, но это уже совсем другая история, – Райна раскраснелась, глаза предательски блестели.
– И что же, дочка? – против ожиданий Райны, Старый Хрофт совершенно не казался разгневанным.
– Я не хочу, чтобы мой отец, которого я нашла после стольких веков одиночества, выглядел бы как шут. – Голос воительницы сорвался, брови изломило, она едва сдерживала слёзы. – А когда ты так говоришь, то…
О́дин поднялся, по-медвежьи облапил дочь, прижимая к груди. И ласково, с прорывающейся неожиданно для него самого нежностью, шепнул в ухо, так, что не уловили бы никаких кристаллы альвов:
– Пусть все так и думают. Шут… это прекрасно. Тс-с-с! Ни слова больше. – Он отодвинулся, осторожно поправляя выбившуюся прядь волос валькирии. – Всё будет хорошо, и ты всё поймёшь, – добавил он громко, напоказ.
* * *
Как и велела Айвли, они ехали верхами по залитым звёздным светом полям Альвланда. Иногда казалось, что огней на земле больше, чем звёзд на небе – справа и слева, спереди и сзади перемигивалось хрустально-чистое разноцветье. Холодное, потому что свет там давали рукотворные кристаллы альвов, их величайшее сокровище и тайная гордость.
Оба меча, и валькирии, и Старого Хрофта, купались в прохладном сиянии. Далеко окрест катились плавные волны холмов центрального Альвланда, лезвия рассекали ночной воздух, а Райна не могла отделаться от мысли – кого на самом деле предстоит рубить её новому оружию? Альвийка-оружейница сотворила его не просто так, в возрождённой стали крылся какой-то тайный умысел, тем более коварный, что никаких заклятий на него Айвли не наложила. Чары Райна ощутила бы тут же, в низкую и грозную мелодию старой стали немедля вплёлся бы диссонанс.
Владыка Асгарда и его дочь молчали. Слейпнир сам выбирал дорогу, по-прежнему изрядно недовольный невозможностью скакать по облакам.
Валькирия слушала новый меч, а меч слушал новую хозяйку. Айвли не ошиблась – древнее железо Асгарда не уснуло, не пропало навеки, но, преображённое огненной купелью, пробудилось к жизни. Белое смешивалось с острыми голубыми искрами, порой вспыхивавшими в изломах прокованных рун, острие меча казалось крохотной звёздочкой, светящейся сама по себе.
Кто станет твоими врагами, клинок? Чью кровь станешь ты пить?
От рукояти вверх к плечу поднималось странное ощущение, мороз и жар одновременно. Ярче, острее вспыхивало в памяти давно забытое – тронный зал Асгарда, отец на возвышении, волки у его ног, враны на плечах, воздетый Гунгнир, шумная толпа эйнхериев – никогда бы не подумала, что мёртвые могут так лихо пить пиво! – другие асы, рыжеволосый хитрый Локи, широкоплечий и простодушный Тор, велеречивый и несколько напыщенный Браги, способный любого замучить своими бесконечными висами… Прекрасная Фрейя, богиня любви, что сама была не прочь отдаться её власти; гордая Сиф, наставляющая, однако, рога самому Тору с весёлым богом огня; властная Фригг, её юная Рандгрид не любила и побаивалась – жена великого О́дина не жаловала валькирий, каждая из которых была зримым напоминанием, что Отец Богов изменял своей супруге.
Были и небыли, пиры и битвы, облака под копытами, души павших героев, воспаряющие вместе с ней в Валгаллу… Сёстры, счастье, сила, могущество.
Однако следом накатывались и совсем иные воспоминания.
Иссине-чёрное небо, затянутое тьмой, сквозь которую не прорваться и единому лучику. Багровые огни на исполинских башнях, то и дело извергающие вниз, на пепельно-серую равнину, всю покрытую оплавленными кратерами, потоки истребительного пламени. Искажённое болью лицо молодого мага, серебряный значок Боевой Гильдии превратился в бесформенную лепёшку, половина тела обожжена до угольев, так, что не помогут уже никакие заклятия; но Райна всё равно тащит его к лагерю, туда, где лекари, где, быть может, ещё успеют что-то сделать. Маг плачет злыми слезами, и наконец затихает, когда до частоколов было уже рукой подать; воительница вносит в лагерь Боевых Магов Долины мёртвое тело.
Винтовая лестница, что ведёт куда-то вверх, вверх, вверх, куда именно – Райна не знает и не хочет знать, она рубит наотмашь, и от каждого её взмаха валится зеленокожее существо, больше всего похожее на вставших на задние лапы лягушек. Они беспомощны в бою, но составляют для защитников крепости Безумных Богов огнетворные смеси, против которых не защищает никакая броня и почти никакие заклятия. От последней скляницы, брошенной почти в упор, валькирия уклонилась, и сейчас просто убивает, потому что от их зеленых перепончатых лап пал не один из Боевых Магов, товарищей Райны.
У парапета сжалась женщина в изорванном чёрном плаще, белоснежные волосы испачканы кровью, в глазах плещется безумие. Возле её ног – совсем юная девушка в чёрной броне Гильдии Боевых Магов, половина лица сожжена, видны почерневшие кости черепа. Молодая чародейка мертва, у неё в шее торчит метательный нож; её добила сама Райна, отвечая на последнюю просьбу и выполняя собственное слово, данное ещё до штурма. В груди валькирии нет гнева, лишь ледяное спокойствие – «Безумная Богиня» действительно безумна и способна сейчас на всё, мечу воительницы предстоит сразиться с заклинаниями, но между Райной и беловолосой колдуньей слишком много саженей, а на поясе уже пусто – один кинжал остался в груди какого-то многорукого великана-стража внизу, второй распался во прах, поражённый заклятием другого чародея, но всё-таки успел его прикончить, и последний нож Райна потратила неразумно, не в силах видеть мучения юной волшебницы, что ещё вчера доверчиво рассказывала Райне у костра о своём первом романе.
Снежноволосая колдунья шипит, меж скрюченных пальцев закипает что-то вроде зеленовато-жёлтой пены, и валькирия делает последнее, что ей осталось, – бросает собственный меч, словно копьё. Он не сбалансирован, но воительница не зря прошла столько сражений – клинок делает ровно один оборот, острие входит в переносицу колдуньи, опрокидывает её, и тело тотчас начинает разлагаться, потому что зелено-серая дрянь проливается из мёртвых рук прямо на грудь и живот.
Да, когда она сражалась уже Райной – это было… по-настоящему. Юная Рандгрид не верила в смерть, она знала, что бессмертна, что пребудет всегда, до самого конца мира, когда асы и великаны истребят друг друга, солнце сорвётся с небес, а расколовшаяся земля погрузится в мировое море.
Оказалось, что всё не так. Боргильдова битва совершенно не походила на Рагнарёк пророчества, и кончилось всё так, как кончилось, валькирия осознала свою смертность и научилась выживать.
Она тогда сама не знала, зачем. Наверное, назло торжествующим победителям.
И потом, идя в сражение уже не валькирией Рандгрид, а воительницей Райной, она научилась очень многому. Это уже вплавилось в неё, сделалось её частью, и даже старая сила Асгарда ничего не могла с этим поделать.
