— Младший лейтенант Ландау! — представился высокий, предъявляя локоть и холодно глядя поверх головы Ильи.
— Старшина Лифшиц! — этот гадко улыбался в лицо.
До дрожи напоминали эти физические тела монстров Артура и Фридриха из страшных снов, когда когда-то замерзал во рву, припорошенном красным снегом, под надкушенной равнодушной луной, когда электричку раздавили льды.
— Можно вас на минуточку попросить… вот сюда… соблаговолите в эту дверцу…
Илья пожал плечами (может, лепту кому-то там полагается внести, обол сунуть?) — пожалуйста, пройдемте.
3
Комната была невелика, прямоугольная, без окон, с низким потолком, стены покрыты известкой, местами отвалившейся. У ордынцев такие пристанища назывались «дежурка». Тяжелая бронзовая люстра о семи свечах свисала с потолка, керосинила.
Сидел человек за столом и ел виноград.
— Мы пришли, Видящий, и привели с собой некоторого — рассмотри его, — чугунным голосом сказал Ландау.
— Я рассмотрю его, Ловчие, — торжественно пообещал человек за столом и выплюнул косточку в ладонь.
— Так мы тогда пошли себе?
— Идите себе.
Младлей и старшина четко повернулись и вышли, поочередно нагло толкнув Илью плечом.
— Временно допущенный? — улыбаясь произнес Видящий. — Подойдите поближе, не бойтесь, я должен видеть ваши глаза. Садитесь, пожалуйста. Да прямо на пол садитесь, что же вы стоять будете…
— Руки — ладонями? — хмуро спросил Илья, опускаясь на корточки.
— Ничего подобного! Это все там, на дворе… Любая вольная поза, которая вас устроит, — хоть ноги за голову. Один, помню, так-то оригинально переплелся, что потом пришлось даже… Нет, нет, чемоданчик свой с саквояжиком сюда давайте, досмотрим.
Видящий сдвинул локтем толстенную книгу с надписью «Опись» и водрузил на липкий от давленых ягод стол кофр и кейс. Он увидел их ручки, плетенные по-москвалымски — в три цвета — и протянул:
— Во-от вы откуда к нам заявились, господин хороший… То-то я на вас сразу глаз положил… Как это по-вашему-то «здравствуй» будет — ел кипалки, кажется? Как же, помню, въелось, крестная бабушка Рейзл учила, еще строганиной фиш кормила, напевала «Струг, нилуй». А «прощевай» — ял лабай, помню, помню, юн был, мал, глуп, голота галутная, ту снежевику в лесу, что никогда не сбирал…
Голос его стал задушевным:
— Ну что, друг, как оно там за шаломянем, в Беловошье — в отечестве пращуров? Гибло?
— Стабилизируются людишки мало-помалу, — нехотя отвечал Илья.
— Ну, а сама, сама-то прародина богоспасаемая, Колымосква-мурава — как?
— Сосредотачивается.
— Эх, колымать общу за ногу да на солнышко — греть нары! «Москвалымь — она на семи колах, и на том стоять будет!» — мечтательно вздохнул Видящий. — Какие были люди в белых тулупах, победители недр. Ледяные воители! Конные грабарки на бутару! Метро рубили в вечной мерзлоте…
— Уже за Аркагалу-кольцевую тянут, в Шаламово, до Кадыкчана.
— Тротуары бревенчатые… Их небось, как до раскола, — посолонь солят?
— Или! — сухо отвечал Илья.
— Ах, бедуля-пендуля, леванька с сережками, шадайка кудрявая, зело добрый месяц березозол, — вздыхал размягченно Видящий. — Хоть одним глазком бы… Рянда, небось, так и валит? Дряба заметает, сидит?
— Лепень-то? Лежит, чего ему… Белеет.
— Ах, вот как? Кстати, Вторая сучья война, слышно, закончилась, но пеллагра, сказывают, бушует?
— Нынче у нас другорядь-беда: пучки повылезали, лысь белоглазая — громят вдрызг подряд…
— А ботвынники куды ж смотрят, чем вохрячят?!
— Да вот… Коловратом против апиона…
— Маламуды хоть лаят?
— А то! Более чем.
— Ох ты ж, Белая Вошь, повелительница! А по реке, небось, уже сало пошло, вскрылась Река-матушка? Водосвятие… Здесь и слова такого нет в помине — какие тут реки… Матерь, глядь, ализм сплошь, фигли-мигли…
Видящий затянул старинное:
Снег порвался об колючку в клочья,
Как моя пропащая душа…
Илья подтянул с корточек:
Мне на вышке срок тянуть нет мочи,
Ты не пишешь — нет карандаша.
За спиной у Видящего виднелся плакат — низко нависшие над морем облака, от которых исходили наклонные лучи заходящего солнца, как на гравюрах Пу, а из облаков высовывалась могучая рука в бушлатном рукаве, державшая за шкирку хилого придурковатого очкарюгу — из карманов спецовки у него сыпались в волны формулки да рецептишки (рука Отечества оболтуса спасла!). В верхнем углу летала знакомая уже крепостная скала и читалась заповедь как бы вырубленными буквами: «Ты — вред? Становись в ряд! Принеси на общих пользу!» Илье плакат не понравился — дюрерь какая-то, и сам Видящий не понравился чрезвычайно. Говорил тот на классической москвалымской льдыни весьма худо (сморозил «снег сидит» и в цвете слова не уверен), да и вообще… «Сидит разумный человек, несет полнейшую, ад абсурдум, херень», — думал Илья, откровенно вглядываясь в Видящего, а меж тем бойко, не задумываясь, коанировал, отвечая на бредовые вопросы — сроду у него на кафедре по «пусто-пусто» был твердый «хор» с крестом. Видящий тоже как-то искоса приглядывался к Илье, потом пророкотал: «Пора, пора» — и ногой выпихнул из-под стола массивный сундучок (при этом обнаружилось, что Видящий-то бос — мелькнула желтоватая растрескавшаяся пятка с вытатуированным: «они из стали»). Большим когтистым пальцем ноги Видящий откинул крючок, крышка приподнялась и оттуда вылез карлик — он там спал на тряпках, устилавших дно. Жуткое существо — раздутоголовое, бесшеее, кривоногое, ручищи в буграх мышц, глазенки крошечные, горящие угольями и мрачнейшие.
— Попался, тусклый, — злобно обрадовался карлик, завидев Илью. — Сам зашел?
— Ребята поймали.
Карлик вытер нос рукавом телогреечки, подтянул клеша, харкнул под ноги Илье и шепеляво затараторил сквозь редкие гнилые зубы:
— Давненько я уже хотел вылезти, вырвать ему глаз, ан дисциплинка во главе угла, лежать, говорю себе, терпила, но уж как дорвусь, как наеду — не спущу, тут уже остерегись — ожгу…
— Охолонь, Смотрок, — поморщился Видящий.
Эх, хе, хе… Конгруэнтный карлик уже встречался в жизни Ильи. Уже было. Новое путешествие Лилипута. «Однажды мы с вами вместе в теплушке ехали, в одном тамбуре», — хотел сказать Илья, но раздумал: скорей всего, не тот все-таки, других времен, иных сундуков.
Карлик, переваливаясь, подковылял к столу, достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист и строго положил перед Видящим:
— Вам малява. К заполненью.
— Слушаюсь тебя, Сокол, — буркнул Видящий, разгладил мятый бланк, вытащил стило и, усмехнувшись, обратился к Илье: — Видите, приходится… Ну-с, приступим пули лить: день, год, место крещения, погода тогда, чин и прозванье восприемника? Не ведаете? Как же вы так… Ну приблизительно? Пишем — седьмого 5737 до нашей веры, по ветхому стилю, Храм-на-Росстанях, благость, бусенец кропит, тайный вечерник-двухсотник Павло Ловец присутствует, заставляя вечно богов молить… Имя отца? Борис? Уж не Маврикиевич ли? Варварски искаженное Борух, конечно, знаем эти хлебные дела… Как его забрали, помните?
