Пономарев вздохнул. Он и так не нравился Алининой маме. Совершенно очевидно, что после вчерашнего она с торжеством сообщила дочери, что была права в своих прогнозах и он, Миша Пономарев, законченный негодяй и донжуан.
– Миш, ну прости, я растерялась, а тут вижу – Танька…
Девушка попыталась обнять его, но Миша отстранился.
– Не стоит. Вдруг мама увидит, – сказал он холодно.
Если в отношениях есть ложь, лучше порвать их сразу, не дожидаясь, пока они станут совершенно невыносимыми. Да, трудно, да, больно, но другого выхода нет, Миша прекрасно понимал это.
* * *
Брат Егор все еще куковал в больнице, а вот Димка уже поправился. Пока еще не настолько, чтобы выйти на лед, но хоть прогуляться можно – и то хорошо.
Сегодня он встретился с Викой. Обсудили прошедшую олимпиаду, по итогам которой оба вышли в финал, поговорили о формулах, а потом пошли гулять по парку просто так – и это был прогресс. Димка, подпрыгивая, сбивал с веток снежные шапки. Они осыпались на Вику серебряным водопадом, и девушка смеялась. Было здорово.
А потом они зашли в кафе, чтобы согреться. В спорткафе, если точнее, – другого поблизости не оказалось. Там, как назло, транслировали хоккей. Очень трудно было отвести глаза от экрана и принять как можно более равнодушный вид. Каждую секунду помнить о том, что Вика ненавидит хоккей, что нельзя выдать себя перед нею. Очень сложная задача, потяжелее, чем на любой контрольной.
Матч, как успел заметить краем глаза Дима, был интересным – все по тому же проклятому закону подлости. В один из острых моментов Щукин едва не забылся и не заорал вместе с остальными, но опомнился и, покосившись на Вику, спросил:
– Может, попросим переключить?
– Зачем? – Девушка грела озябшие пальцы о чашку с горячим чаем и смотрела на своего спутника улыбаясь.
– То есть? – не понял Дима. – Они шумят, а ты хоккей не любишь.
– Ну не до такой степени. К тому же тебе ведь интересно.
Дима почувствовал, что щеки начинают интенсивно розоветь. Заметила все-таки! Прокололся! Что же теперь делать?..
– С чего это ты взяла, что интересно? – спросил он и уткнулся носом в свою чашку. Вот бы еще уши заткнуть.
– Если бы я играла в хоккей, мне тоже было бы интересно, – выдала вдруг Вика.
Димка едва не подскочил.
– Да не волнуйся, – ее пальцы успокаивающе легли на его руку, – все нормально. Помнишь ту историю с сумкой? Я тогда уже догадываться начала, а потом статью про вас в местной газете видела, с фотографиями…
– И ты…
От волнения Дима едва говорил.
– И я решила, что ничего в этом хоккее страшного нет, – Вика рассмеялась, – просто раньше я думала, будто у спортсменов голова не работает, что они все совсем тупые. Но это явно не твой случай! Так что не напрягайся – все ок.
Димка чувствовал себя так, словно у него выросли крылья – или это просто свалился придавливающий к земле груз лжи?.. В любом случае, это было здорово – не изворачиваться, не пытаться показаться кем-то другим. Как хорошо, когда тебя принимают таким, как ты есть!..
– Кстати, а ты слышал, что областная олимпиада будет двадцать третьего? – спросила Вика, откусывая от пирожного.
Дима похолодел: на двадцать третье назначен матч с «Легионом». Ну вот, стоит только поверить, что все идет хорошо, и обстановка обязательно испортится!
* * *
После очередной тренировки ко мне подошел Дима Щукин. Вид у него был заранее виноватый, так что ничего хорошего можно не ждать.
– Сергей Петрович, – пробормотал он. – Можно я пропущу игру?..
– Это почему?
Дима замялся.
– Ну… у меня олимпиада по математике, областная.
– Понятно. А я на тебя рассчитывал, – сообщил я, барабаня пальцами по столу. Новость и вправду не блестящая.
– У вас Бакин есть… – робко напомнил Щукин.
– А если что-то случится? Матч очень серьезный, мне нужны оба вратаря. Извини, но никак не могу тебя отпустить.
Дима тяжело вздохнул и, ссутулившись, вышел из тренерской.
Я понимал: выбор тут нелегкий, и по-своему даже сочувствовал Диме, разрывающемуся между наукой и спортом. Но ему все равно придется определиться, и лучше, если это произойдет раньше, чем позже.
До серьезного матча оставалось два дня. От нас потребуются все силы. А пока… пока мне самому не мешало бы определиться с собственной жизнью. Кажется, приличного костюма у меня нет? Ну что же, значит придется еще забежать в магазин…
Я появился перед Юлей в новеньком костюме и с букетом белых лилий. Ей, кстати, не подходят вычурные розы. Лучше всего, конечно, подошли бы какие-то фиалки или букет полевых цветов, но где возьмешь их посреди зимы, вот и приходится выкручиваться тем, что есть.
– О!.. – Юля оглядела меня с ног до головы. – Ты бросил хоккей и занялся бизнесом?
– Вовсе нет, – я протянул ей цветы, – это тебе. И еще, нам нужно поговорить.
Она кивнула и пропустила меня в квартиру.
– Вот… – Я внезапно почувствовал себя так, словно оказался на льду в одних трусах и без клюшки, а на меня как раз прет сразу несколько игроков конкурирующей команды. – Черт… не знаю, как это делается… Это тебе…
Бархатная ювелирная коробочка жгла меня всю дорогу, словно была сделана из чистого пламени. Я даже с неким облегчением протянул ее Юле.
Она открыла, взглянула и тут же подняла на меня взгляд лучистых светлых глаз.
– Ты что, делаешь мне предложение?
Гм… наверное, на льду в трусах было бы все же легче.
– Получается, так… – ответил я.
* * *
Андрей столкнулся с Мариной на улице.
– Привет! Что-то тебя совсем не видно, – сказал он беспечно.
– Соскучился? – Девушка обожгла его колючим взглядом. – А я то на репетиции, то у Егора в больнице. Его, между прочим, завтра в три выписывают… Я бы встретила, но его мама не очень меня жалует.
– В целом есть за что! – Андрей хохотнул. – Ну да, она же не в курсе, ты же удачно выкрутилась!
– Не твое дело! – Губы Марины сжались в линию, и девушка, отвернувшись, заспешила прочь.
А в назначенное время Кисляк был у больницы. Каких-нибудь полчаса ожидания – и на крыльце появился Щука с мамашей. Как и предполагалось, нагруженные вещами и притом без колес.
Андрей нажал на сигнал и, дождавшись, когда его заметят, распахнул пассажирскую дверцу:
– Эй, Егор! Давай сюда!
Они подошли.
– Здравствуй, Андрюша! А я тебя и не узнала, – улыбнулась мать Егора и Димки.
– Садитесь, я специально за вами приехал, – предложил Кисляк, видя, что они все стоят у машины.
