Отдельный вопрос – перспектива и пропорции, они не нарушены, просто всё – заводские корпуса, машины и станки, ступни ног рабочих – на полладони приподнято над землей и как бы устремлено ввысь. В будущие сады Семирамиды. Также вверх смещен и центр тяжести фигур. Еще одна новость – одежда мастеровых, даже спецовки скроены летящими. Видно, что держат их не плечи человека, а прорезавшиеся уже чуть растопыренные крылышки. Совсем скоро они войдут в силу, расправятся и человек сделается как птица.
Коля – дяде Евгению
Дорогой дядя, ты спрашиваешь меня, есть ли у бегунов свои священные тексты, и если есть, где их можно прочитать. Я живу на корабле недавно и только начинаю во всё входить. Помня о твоей аккуратности палеографа, пишу лишь о том, что сам держал в руках, плюс комментарий, который слышал от кормчего.
Примерно с тридцатого года и до конца царствования Николая I бегуны много спорили, есть ли всякое удаление от зла, то есть когда ты, как Авраам из Ура или Лот со своим семейством из Содома, бежишь, не медля и не оглядываясь, прямой столбовой дорогой к Господу. Сошлись, что, коли Господь не раз говорит, что иначе не спастись, этого довольно и по нынешним временам большего от человека требовать нельзя. Такой путь многим оказался под силу, и после Крымской войны правительство доносило царю, что число бегунов многократно умножилось и, если брать целокупно (то есть все толки и ответвления), доходит на территории империи до трех миллионов душ. Тогда же при арестах у бегунов стали изымать, кроме их собственных страннических паспортов, полный свод стихов из Ветхого и Нового Завета, в которых Господь говорит избранным своим: «Покинь, Пойди, Удались». Каждый стих сопровождался кратким, в три-четыре строки, пояснением.
Довольно много подобных сборников до сих пор хранится в Центральном государственном архиве, в фонде III (охранного) отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Часть из них переписана от руки, другие отпечатаны на гектографе. Печать, как правило, блеклая и неразборчивая, некоторые переплетены, но на живую нитку, из-за чего неповрежденных экземпляров единицы. Приводить здесь этот сборник большого смысла не вижу. Если возникнет нужда, архив ни для кого не закрыт, кроме того, сборник можно составить самостоятельно. Времени работа займет немного. Достаточно взять любую симфонию на Священное Писание и выписать необходимые стихи. Последнее, что полезно сказать: традиция твердо приписывает составление сборника другому – Лукиану Капралову, беглому крепостному крестьянину села Семенова, владелец его – отставной поручик гвардии Алексей Тимофеевич Грапов. По преданию, в конце пятидесятых годов этот Капралов был кормчим бегунского корабля где-то на Южном Урале.
Вещи, которые мне интересны, слышу почти каждый день, но они отрывочны, и пока собрать их во что-то единое не умею. Отец здесь свой, а я гость, человек временный, сторонний, таким же является и мое любопытство. По обстоятельствам времени бегуны существуют в глубоком подполье. Похоже, другого пути и нет, но нашего кормчего это удручает. Со мной он открыт и ласков, ни в чем не ограничивает, но, когда кто-то приходит, я, чтобы не стеснять, сам ухожу из дома.
В следующем письме пошлю тебе настоящий бегунский паспорт, нашел его в ларе для муки и круп. Отец показал паспорт кормчему, и тот сказал, что в минувшем веке подобные изготавливались тысячами.
Коля – дяде Петру
Бегунство XIX века связано с именем Лукиана Капралова. Он разрешил многие сомнения единоверцев и почитаем бегунами не меньше, чем братья Денисовы старообрядцами. Еще важнее было другое. До этого Капралова убежища бегунов назывались «пристанями», а те, кто их держал, «пристанщиками». Начиная же с него бегунские приюты всё упорнее зовутся «кораблями», а те, кто ими правит, – «кормчими». Вряд ли это случайно. По дошедшим рассказам, в последние годы жизни Капралов почти обезножел. На корабле был земляной пол, как чернозем, матово блестевший от жира. И вот, проповедуя, он тяжелыми, распухшими от воды коленями прижимал слова Спасителя к земле и, будто клювом, руками рвал этот хлеб. Дальше, боясь, что ученики не примут, отрыгнут благую весть, не раздавал, а кусок за куском заталкивал ее в самую глубину их разъятых, разверстых глоток. В свою очередь, ученики, уже одни, повстречав путника, который совсем устал, обессилел в дороге, словно собственного птенца из уст в уста, кормили его той же святой пищей.
Коля – дяде Ференцу
Родился этот Капралов еще при Екатерине и учил, что сейчас конечные времена. Последняя возможность выйти из рабства, из ада и пойти к Богу, который нас ждет. Романовы – фараоны, при них Святая Земля переродилась, сама сделалась гибельным Египтом. Принять это нелегко, оттого себя и обманываем.
Коля – дяде Артемию
Слышал еще про одного Капралова, который родился во время Крымской войны, а умер в 1933 году, 1 февраля, как раз в день, когда было объявлено, что первая пятилетка выполнена досрочно за четыре года и пять месяцев.
Коля – дяде Петру
Сам отсидевший семь лет, этот кормчий до конца своих дней думал, как всё простить и всех оправдать. Жизнь нынешняя и жизнь вечная были для него частями одной жизни, и он видел весь путь несчастного, без вины преследуемого человека. Вот с кротостью и смирением бедняга раз за разом вслед за правой подставляет обидчику левую щеку, а вот уже он отмучился, испустил дух, и его встречают ангелы Божии. Отирают кровь с ран, лечат, врачуют тело, душу, затем как праведника со всей мыслимой торжественностью ведут в райские чертоги.
Он говорил, что нашему времени с неимоверной жестокостью удалось разорвать связь человека с домом, с землей, в которую, казалось, он намертво врос. Сделать его вечным неприкаянным странником. Конечно, этот путь никто добровольно не выбирал, и Бога здесь тоже не было, но неготовность человека порвать с прошлым, выше крыши переполненным грехами, многое оправдывает. Когда кормчему указывали, что между странником и арестантом нет ничего общего: зэк намертво крепок тюрьме, зоне – он отвечал, что, несмотря на колючую проволоку, вышки с часовыми и собак, это крепость мнимая. Лагерь – нечто вроде странноприимного дома, по-настоящему пустить в нем корни еще никому не удавалось.
Коля – дяде Петру
На большинстве страннических кораблей испокон века повелось, что после кончины, ухода прежнего кормчего, новым становится его келейник. Обычно, чтобы запутать, сбить с толку власти, он берет имя и фамилию своего предшественника, которые делаются как бы родовыми. Поэтому, дядя Петр, сказать точно, кто из кормчих что и когда говорил, трудно.
Коля – дяде Петру
К тому Капралову, который правил кораблем до нынешнего кормчего, относились по-разному. Я слышал, что он из хорошей семьи и в юности жил в Англии, увлекался стипльчезом, по этой причине ревновавшие к его славе объясняли, что капраловский бег другой, нежели у побежавших единственно Бога ради. Впрочем, и они oтдавали должное легкости, стремительности его хода, умению зависать в воздухе. Говорили, что и в старости он ходил по лесу так, что не хрустнет ни одна ветка. Его почитатели утверждали, что это оттого, что Господь в награду за праведность одарил Капралова ангельскими крылами, однако, чтобы не смущать народ будничностью чуда, он их носит (и даже умеет расправлять) под своей шинелью, старой и донельзя изношенной. Крылья позволяют стелиться над самой землей, никого и ничего не задевая.
