Мужики сорока пяти, пятидесяти лет, кто в пиджаках, кто в свитерах, а некоторые в темно-синих форменных костюмах поднялись, стали чокаться в первый раз за этот вечер приподнято, бодро. Услышали нужное.
С тех пор Шулин несколько раз звонил Михаилу Егоровичу. Знал, что живет он один в большой квартире в центре Печоры. Жена умерла, дети давно разъехались, навещали отца редко. Предлагали и ему уехать, но Михаил Егорович отказывался. (Может, по его примеру отказывался и Шулин.) В редкие приезды Шулина в город встретиться с бывшим командиром не удавалось, да и неловко было навязываться в гости, а Михаил Егорович почти не выходил на улицу.
Но в ноябре две тысячи восьмого, когда ему объявили, что выводят за штат, и предложили заключить трудовой договор, Шулин решил встретиться. Нужно было поделиться новым неприятным известием, почувствовать поддержку, убедиться, что есть кто-то, кроме него, Шулина, не согласный с нынешним положением дел.
Отправился к гостинице – там была одна из точек в поселке, где стабильно ловил сотовый телефон, набрал номер. Пока сигнал плутал в небесных волнах, пришло на память, что в середине девяностых у них тут взяли и расставили на улицах телефоны-автоматы. Аппарат под синим пластиковым навесом. Позвонить можно было, как значилось в наклеенной рядом с аппаратом инструкции, в любое место на земле. Правда, этими телефонами почти не пользовались – то карт на почте не было, то аппараты не работали, то местные пацаны отрывали трубки. Вскоре приехала бригада и демонтировала эти телефоны. Пара синих навесов сохранилась до сих пор, их в шутку называют наносвязью… Сотовая связь работает плохо, зависит то от погоды, то от ретрансляторов, да и телефоны далеко не у всех, не всем по карману; поговорить с родными большинство ходит по старинке на почту, заказывает минуты…
– Да, – хрипнуло в мобильнике, – слушаю.
– Михаил Егорович?
– Он самый.
– Здравствуйте, это Шулин, Алексей. Из Временного.
– А, здорово! Как жизнь?
– Да, в общем… – Он растерялся, говорить о своих проблемах по телефону не хотелось. – Так, в общем… Я вот что, Михаил Егорович… Я в город собираюсь, хотелось бы увидеться. Посидели бы, есть что рассказать. Да и соскучился.
Бывший командир довольно крякнул – приятно стало, наверно, что по нему кто-то скучает.
– Приезжай, конечно, Лёш. Приезжай. Адрес-то знаешь? Нет?.. Записывай.
Шулин хлопнул левой рукой по карману, хотя знал, что ручки там нет. Ругнул себя, ответил:
– Да, записываю. – И потом несколько раз мысленно повторил услышанную улицу, дом, номер квартиры.
Через день, прихватив кусок соленого свиного мяса, напеченных женой шанег с творогом, банку брусники, сел в вертолет, который столько лет отправлял и принимал, как пассажир. В этот день следила за взлетом Мария.
На вертолетах Шулин летал редко и всегда с опаской. У самолета крылья есть, и откажи хоть все турбины, он будет какое-то время планировать, и в распоряжении у пилотов окажется минута, чтоб попытаться спасти пассажиров, свои собственные жизни. А тут… Перестанет винт крутиться – камень камнем. И сколько их попа́дало в последнее время. И в основном, в отличие от самолетов, по техническим причинам… Самолеты надежнее, да и удобнее просто. Даже в «Ан-2» поговорить можно, кресла рядками, в вертолете же сидишь вдоль стенок на неудобных откидных сиденьях, смотришь на того, кто напротив, и слушаешь, слушаешь этот треск над головой. И молишься, чтобы треск не оборвался, не захлебнулся. Захлебнулся – значит каюк…
С раскалывающейся после такого полета головой Шулин добрался до офиса «Комиавиатранса», мельком прочитав, подписал трудовой договор (сопротивляться, знал, бесполезно), услышал сочувственные слова начальства: не от нас зависит, везде сокращения, перевод на договоры… Попрощался, поехал к Михаилу Егоровичу. Уже было вошел в подъезд, но вспомнил, что не взял бутылочку, а без нее как-то не по-людски. Побродил по кварталу, наткнулся на целый оазис магазинов вокруг перекрестка. Купил ноль семь «Полярного Урала».
За десять лет Михаил Егорович изменился неузнаваемо, и Шулин даже сперва подумал, что ошибся адресом. Вместо подтянутого седого мужчины ему открыл бесформенный, какой-то разваливающийся старик, с клочками облысевшей, будто зараженной стригущим лишаём, головой.
– А-а, Лёш, про… проходи, – сквозь одышку прохрипел он и, постукивая палкой, пошел в глубь квартиры. – Дверь… захлопни. И… и не разувайся. Так…
Пока Шулин вытирал ноги, снимал полушубок и шапку, Михаил Егорович успел облачиться в синий форменный пиджак, оба борта которого были увешаны медалями, знаками, значками, какие вручали ему за годы работы… Шулин удивился – до этого не замечал за бывшим командиром тяги демонстрировать награды. А теперь и на стене над письменным столом висело десятка два грамот, вымпелы. Висели, кажется, недавно и были повешены немощным человеком – кое-как, криво, приколоты какая грамота одной кнопкой, какая несколькими…
Квартира была запущена, пахло прелью, лекарствами, чем-то прокисшим, и как-то нелепо здесь выглядел светящийся экран компьютера.
– Садись куда-нибудь. – Михаил Егорович посмотрел по сторонам, увидел стул, на котором лежала одежда. – Вон… на кровать перебрось…
Шулин сел и не знал, что сказать. Мял в руках лямку сумки.
Когда собирался, летел, уже вел мысленно с Михаилом Егоровичем беседу. Пусть грустную, но откровенную и потому лечащую. И бывший командир представлялся ему по-прежнему крепким, старшим, а потому и более сильным, и Шулин ждал от него слов поддержки, советов, заранее их словно бы слышал. А оказалось… Потянуло подняться и начать уборку, хоть он и не очень-то умел это делать. Мусор вынести, посуду помыть, подмести пол…
– Ты… слышал… безработный теперь, – медленно произнес Михаил Егорович и пристально посмотрел на Шулина, и по этому взгляду Шулин наконец почувствовал, что перед ним действительно его бывший командир.
– Не совсем… На трудовой договор перевели.
– И что теперь делать думаешь?
– Да что… Работать. Пенсию ждать. Четыре года осталось до северной…
Михаил Егорович покивал.
– Аэропорт-то как? Под коровник уже приспособили?
– Нет пока. Держимся.
От этих коротких, умышленно сдержанных вопросов и таких же ответов, за которыми так много несказанного, у Шулина сдавило грудь и захотелось громко прокашляться.
– А вэпэпэ?
– Лежит. Берегу как могу. Конечно, битум нужен, стоки прочистить как следует – тросиком и лопатой не очень наковыряешь… Но в целом – терпимо.
– М-м… Полоса у тебя хорошая. Николай Владимирович Накоряков лил. Бетон марки «четыреста»… Сначала проектировщики пробивали аэропорт четвёртого класса! – Михаил Егорович булькнул хохотом. – Это полмиллиона пассажиров в год. Две тысячи в день! Еле уговорили поскромнее проект принимать – на семьдесят тысяч. А оказалось, и такой не нужен… Что в сумке-то? Бутылка?
