Девушка сделала вид, что испугалась:
– Мы же здесь собрались мирные люди – на Кремль никто не идет! Это значит, что вы более воинственный, чем все остальные?
– Может быть, где-то да. У меня серьезные намерения. – И человек-танк, девушка и стоящие вокруг люди засмеялись.
Возник юноша в очках и оранжевой шапочке. Он сказал, при каждом слове выпуская в воздух клуб пара:
– Итак, голова колонны подходит к Большой Полянке, а мы вернемся на Калужскую площадь и посмотрим, опустела она или там еще ждут своей очереди двинуться участники.
Тут же в уши ударило сиплое, но мощное многоголосие:
– Путин, Путин, уходи, и никто не приходи! Путин, Путин, уходи, и никто не приходи!
Держа перед собой черно-красную растяжку: «Честных выборов не бывает», по улице шли одетые по большей части в темное, некоторые в масках. Над ними – черные, черно-зеленые, черно-красные флаги. Картинка была довольно устрашающей, тем более что люди двигались как-то не прогулочно, не расслабленно, а довольно твердо. Почти маршировали. Может быть, специально выбрали хвост колонны, чтобы не тесниться, не семенить, не тормозить… Да, по-боевому шли. И Даша вздрогнула, заметив среди этих боевых своих родителей. Мама с папой тоже выкрикивали, но уже другой лозунг:
– Власть миллионам, а не миллионерам!
– Ну вот мы увидели, что и анархисты, замыкающие шествие, двинулись по Якиманке, – снова появился юноша в оранжевой шапке. – Но, как мне сообщают, через рамки металлоискателей еще проходят припоздавшие участники. А мимо нас, вслед за общегражданской, проходит колонна либералов…
– Я всё жду, – перебила еще одна девушка, в сиреневом пальто, – когда будет колонна буддистов, о которой сообщают социальные сети.
Послышалась музыка. Камера поймала грузовичок с колонками в кузове.
– О, это, если я не ошибаюсь, звучит «Интернационал», – усмехнулся юноша. – Видимо, не стал дожидаться медленно двигающихся коммунистов и решил вырваться в голову колонны.
– А вот вэдэвэшники с флагами!
– Выглядят очень приветливо…
– Так, – приложила девушка ладонь к уху под беретом, – мне сообщают, что у нас Мирзоев… Владимир Мирзоев, известный российский режиссер… Антонина, вам слово!
Девушка в салатовом пуховике припрыгивала (наверно, от холода) возле бородатого пожилого мужчины.
– Да, рядом со мной Владимир Мирзоев. Владимир Владимирович, как ощущение?
– Ощущение хорошее, – неспешно, раздумчиво как-то начал бородатый. – И вообще, движение – это жизнь, а остановка – смерть.
– Вы с какой колонной шли сейчас?
– Я? Я – в колонне моих друзей. Это самообразованная колонна моих друзей… Я думаю, что вообще наше движение по этой улице, это прежде всего движение людей, которые чувствуют друг друга, чувствуют момент, воздух времени. Это писатели, поэты, композиторы, музыканты, которые не то чтобы думают одинаково, но чувствуют, что страна проходит какую-то очень важную точку истории. Эту точку называют часто точкой бифуркации.
– Точка невозврата?
– Можно назвать и точкой невозврата.
– А как вам люди?
– Я рад, что людям не лень выходить, не останавливает мороз. И в ситуации некоторой безнадеги они все-таки продолжают двигаться.
– Спасибо! – тряхнула головой девушка и посмотрела в камеру. – С нами был режиссер Владимир Мирзоев.
Снова окутанный паром юноша в оранжевой шапке и девушка в сиреневом пальто.
– Что можно отметить, – заговорил юноша, – портретов Чурова, в отличие от предыдущих акций, больше нет. Видимо, вопрос выборов в Думу уже не стоит на повестке дня. Это, конечно, антипутинское шествие, и главный лозунг: «Путин – уходи!»
– А сейчас, – включилась девушка, – мимо нас проплывает огромный, извините, презерватив с надписью: «Предохранимся от Путина».
– Ну вот, что и требовалось доказать.
– Кстати, вчера я услышала самую неожиданную версию, почему Путин должен уйти: есть регионы, в которых приходится сжигать урожаи вместо того, чтобы продавать их государству по ничтожной цене… И это самое страшное, что у каждого человека есть свое конкретное недовольство чем-то в политике Путина.
– Ну что тут скажешь, – развел руки юноша. – Не забудем, не простим.
– Да-да! – девушка засмеялась, словно услышала очень остроумную шутку. – Точно!
Странно: там, в компьютере, кипели страсти, бились волны энергии, а Дашу тянуло и тянуло в сон, прямо как бы кто-то давил сверху на голову… Она закрыла ноутбук, сразу стало тихо. Опустила голову на подушку и тут же провалилась…
– Я хочу кушать, – голос Насти; сон сразу отскочил.
– А я – спать.
– Ну дай мне покушать!
– Бли-ин! – Пришлось подняться, идти на кухню. – И про себя не говорят: кушать. Надо говорить: хочу есть.
Посмотрела, что там в кастрюлях, сковородке.
– Гречку будешь?
– Да-а! С молоком.
Молоко в холодильнике нашлось. Даша включила плитку на тройку, чтобы гречка не подгорела… Ожидая, когда подогреется, зашла в папин кабинетик. Хотела включить радио, но тут взгляд наткнулся на шеренгу его книг. Штук пятнадцать. Разного размера, цвета, даже надписи на корешках одни шли снизу вверх, другие – сверху вниз. Самой толстой и вообще внушительной была первая – крайняя слева. Большими буквами только имя и фамилия. Черные буквы на каком-то розово-коричневом фоне.
Когда эта книга вышла, Даше было года четыре. Запомнилось, как они ехали в автобусе из садика – зима, за обледенелыми окнами темно, в салоне почти пусто. И папа вынул из сумки книгу. На обложке была его фотография. Красивая – папа стоял в пальто с поднятым воротником и смотрел куда-то в сторону, за край обложки, с интересом и тревогой…
– Прочитай, что здесь написано, – предложил папа, показав на два слова над фотографией.
Даша, конечно, не умела читать, знала лишь «а», «о». Но догадалась, что если здесь изображен папа, то должно быть написано, как его зовут. И она четко, по складам, громко сказала:
– Роман Сенчин.
– Ух ты! Ты правда прочитала? – папа обнял ее. – Правда?
– Правда.
Дома папа долго радовался, что его дочка – так он и говорил: «Моя дочка!» – научилась читать. Но почему-то другие слова читать не предлагал. Сам, наверно, не верил, просто хотелось порадоваться…
А сейчас, вспомнив об этом, Даша удивилась, что ни разу не заглядывала в его книги. Поздравляла папу с очередной, гордилась, обнаруживая в интернете его фотографии, слова, что он «новый Чехов», «единственный писатель-реалист наших дней», что написал «лучший роман о нулевых». Но вот открыть и почитать как-то даже в голову не приходило. И родители не предлагали, вроде как-то даже ограждали ее от папиных книг… Книги всегда стояли где-то высоко, и лишь после того как папа устроил кабинет на лоджии, стали часто попадаться Даше на глаза.
