– Знакомое состояние. – Я наклонил бутылку над ее рюмкой: – Выпей, тут чуть-чуть осталось. Поможет, Люд.
– Не надо. Мне хватит… Я закурю лучше. Можно?
– Естественно… – подвинул ей сигареты, вылил остатки водки себе. – Ладно, Люд, за всё, как говорится, хорошее.
Она дала мне выпить и закусить и заговорила снова:
– Знаешь, как я теперь ненавижу, когда люди жаловаться начинают! Всегда себя сильной считала, а вот такое случилось, и – полное какое-то… как плита бетонная рухнула… И – веришь, нет – кажется, что жизнь – кончилась. И Мишутка даже не спасает. Не могу я ему по-настоящему, всей душой радоваться… Я даже… Знаешь, я стала тех, кто детей своих… – Людмила громко, неприятно взглотнула, – тех матерей, которые детей бросают, стала понимать. Только не подумай, что я!.. Стала понимать, каково им…
– Да, конечно, понятно, Люд, – кивнул я и поднялся.
Ее испуганное:
– Ты куда?
– Сейчас… Это… в туалет на минуту.
Она сунула дрожащую сигарету меж губ. Столбик пепла упал на клеенку. Я отвернулся, вышел из кухни.
4
– …Вот ему скоро год, а он не знает, что такое… что отец такое. Это ведь ненормально. Согласись?.. У меня всегда была настоящая семья, родители серебряную свадьбу скоро будут справлять и живут дружно… Я честно говорю, объективно… Да! И с детства знала, что и у меня так же будет, будет свой дом, муж, дети, а получилось… Всё наперекос получилось… Ведь Мишутка вот-вот начнет уже: где папа? где папа? И что я ему… Я и сейчас постоянно: «Папа в командировке, он режиссер, он в командировку уехал». И какое-нибудь яблоко ему сую: «Вот папа прислал! Тебе специально». И он реагирует – понимаешь? – он этому яблоку больше радуется, чем когда просто так… когда от меня просто… Он несколько раз приходил, Игорь, и даже ни разу ничего, ни одного даже слова доброго не сказал Мишутке. Ты можешь представить? Ни слова. Так на него смотрел, как на зверька заразного… Да, я знаю, помню: он всегда говорил, что не любит детей. Он всем женщинам своим так говорит…
Людмила вытряхнула из пачки новую сигарету. Я щелкнул зажигалкой. Теперь уже не досадовал, что она отобрала у меня право изливать душу – я слушал, сочувствовал ей. Кажется, немного даже и протрезвел, точнее, водка теперь не расслабляла, а наоборот, давала энергию, подстегивала внимание, возбуждение. Хотелось злиться…
– Днем… Днем еще ничего. С Мишуткой гуляем, по дому тут, готовлю… А вечером… Сижу, в телевизор пялюсь, а перед глазами – что он там сейчас, в театре, что репетирует, его лицо увлеченное… как какой-нибудь новой девочке такое поет… И она слушает, кивает, ротик свой приоткрыла, в глазах вера, преданность. Я ведь такой же была. Дура… Доверилась… Как тряпка теперь старая… И стыдно ведь так, так стыдно! Перед родителями, перед всеми… Да, я не спорю!.. – Заговорила громче, убеждающе. – Да, он человек талантливый… Не человек даже, а именно режиссер. Это другое… особенная порода какая-то… Так ведь подчинять умеет! – Людмила нахмурилась, посмотрела мне в глаза и уже тихим, тревожным голосом спросила: – Правда ведь, а? Скажи.
– Эт точно, – ответил я. – Подчинять он умеет.
– Вот-вот! И я, знаешь… Мне всего двадцать пять… или, – она задумалась, – или уже… Но живу одним прошлым теперь. Сижу и вспоминаю-вспоминаю, когда мы вместе с ним были. Знаю, говорю себе: встань, живи, делай что-нибудь! – а иногда руку поднять нет сил никаких… И не хочу я такой… как эти: «Только бы мой ребеночек счастлив был, а я-то… ладно уж…» Я хочу быть счастливой, понимаешь?! По-настоящему, как женщина, три месяца и была счастливой… Потом беременность, Игорь стал намекать, что придется пока с театром паузу сделать, и дел море у него сразу же появилось, планы новые… Помнишь, пьесу он писал?
– Уху… Но вроде же как-то заглохло. Да?
– Да и не писал ничего, оказалось. Мозги просто пудрил… Ведь… Вот люди ведь всегда так обсуждают, тем более муж с женой и если занимаются делом одним, и мы, конечно, обсуждали. Когда «Анну Снегину» он ставил, и «Чайку» потом собирался… Ему очень важно было – я видела, честно, видела! – мое мнение. Я с чем-то соглашалась, с чем-то нет, советы давала, и ему это нравилось, он благодарил, хвалил. А потом… вот когда о пьесе своей говорил… я уже месяце на шестом была, с животом уже… он вдруг однажды так вспылил, прямо как с цепи… Кричать стал, что ничего не понимаю, что бездарем считаю его, тупицей, а сама профанка полная в этом деле, что вообще меня к театру нельзя подпускать. И убежал. Представляешь? Я в полном шоке… И… и четыре дня его не было.
Людмила остановилась, снова пристально посмотрела мне в глаза. Я не выдержал ее взгляда, отвернулся. Зачем-то взял в руку стопку – в ней, ясное дело, давно уже не было ни капли…
– Ты извини, что я сижу, это все тебе говорю… Просто…
– Да ты что! – перебил я. – Наоборот…
– Банально это до… смешно даже становится. – И она жутковато хохотнула. – По телевизору за день тысяча подобных историй. Муж бросил жену с ребенком, у мужа любовница… Противно. Только… Я же одна для себя! Вот эта банальность – это моя жизнь, моя судьба личная. Это со мной случилось такое. Ты понимаешь, со мной!
– Люд, – я прикрыл ее руку своей и ободряюще сжал, – успокойся, пожалуйста. Знай: я твой друг и всегда готов помочь тебе. В любой ситуации.
Она хмыкнула. Взгляд стал каким-то умудренно-усталым и снисходительным. Точно она услышала трогательную, но беспросветную чушь… Я еще искренней, но и уже обиженно повторил:
– Честное слово, я всегда тебе помогу! И хочу, чтоб ты знала, что искренне твой друг…
– Спасибо… спасибо… Только, знаешь, тут нечем помочь. Если бы я его презирала, то смогла бы просто забыть, жить без него, а тут… Ненавижу, да, ненавижу, но так… если он только поманит, я побегу. Чувствую, как идиотка, жду только этого. И в этом самый ужас и есть и безвыходность. А он ведь… он ведь все сделал, чтоб я его презирала, чтоб убедила себя, что он ничтожество, подлец последний… Он когда ведь тогда убежал… я целыми днями и ночами искала, по городу бегала, ко всем долбилась…
– Да, помню, – перебил я. – Ты и ко мне тогда заходила.
– А? – Людмила недоуменно, словно ее разбудили, посмотрела на меня, что-то сообразила и отмахнулась: – Да зачем я тебе это всё?.. Ведь и так всё знаешь… Лучше меня, наверно…
Стало видно, что рассказывать она больше не хочет. Не видит смысла. Но я действительно не знал подробностей их отношений с Игорем…
– Нет, Люд, я ничего не слышал, почти. Правда! Не хотел слушать сплетни. Видел просто, что у вас сначала… ну, роман был, а потом расстались. А подробностей… Да и в театре про это вроде и не говорили особо.
– Ну конечно, – дернула плечами Людмила, – кому интересно! Обычное дело – режиссер с актриской покрутил… Мелочь, чего ж… Было, и проехали.
Это верно замечено: никогда не угадаешь, как женщина к твоим словам отнесется. Вот сейчас Людмила явно оскорбилась, что в театре о ее драме мало судачили и я не в курсе подробностей.
