Хотелось пойти сейчас и что-нибудь устроить… На пляж, например. Швырнуть в воду висящий на столбе магнитофон, разогнать всех, продырявив колеса на их «Жигулях», «Ауди». Тем более что заметил Балташов среди отдыхающих зятя, дочериного муженька, бесшабашного и ленивого мужичка, до сорока почти лет зовущегося по селу Славкой.
– Сволота, – повторил Георгий Михайлович про себя; Димке сказал почти грубо: – Ладно, купайся. Я позову.
– Лады!
Парень побежал к пляжу, на ходу стягивая штаны.
…Жена, как могла, готовилась к непогоде. Собрала с помидоров и огурцов плоды, срезала десятка три вызревших подсолнухов, укрепила посильно целлофан на теплицах и парниках, сняла с веревок в ограде постиранное белье.
– О-ох, не к добру, как знала, не к добру жарило так, – быстро накрывая на стол, причитала она. – Часам к семи надо ждать.
– Может, минует все-таки, – попытался успокоить жену Балташов.
– Нет, не минует. По радио каждые полчаса штормовое предупреждение передают. О-ох, на все, видать, воля Божья…
Балташов резал хлеб, громко сопел, сдерживая нарастающее раздражение. Хотел жену успокоить, а сам еле владел собой.
– Такой урожай намечался… Воля, говоришь… Да, крепко нас там, наверху, невзлюбили, ой крепко!
– Не говори так, Егор! – Жена испуганно глянула на висевшую в углу засиженную мухами фотографическую икону.
Балташов в ответ крякнул, принялся за еду.
Молча жевали вареную картошку, запивали молоком. Неуютно и тяжело было в избе, словно ожидали, когда привезут дорогого покойника.
На дворе глухо и зло залаял Пират.
– К нам вроде как, – почему-то шепотом сказала Ирина Павловна, пошла на улицу.
Вернулась с завучем школы, пожилой Еленой Егоровной. На лице завуча крайняя степень страдальческого возбуждения, горькой обиды. К кофточке приколота медаль за подвиги в тылу, что вручали к пятидесятилетию Победы…
– Здравствуйте, – скорее простонала она, чем сказала, присела на ближайшую табуретку.
– Уху, уху, – промычал Балташов, торопливо прожевывая горячую картошку. – С нами вот пообедайте…
– Да какое тут… Я с горем к вам.
– Что такое, Егоровна? – засуетилась вокруг нее Балташова.
– Да что ж… Ох, водички б… – Глотнула из поданного Ириной Павловной ковшика воды, начала: – Приехали к нам эти начальники, Жгутович сам, заведующая районо…
– Ну, это я знаю. Дальше-то? – поторопил Балташов, снова принимаясь есть, чтоб не терять времени на пустое слушанье.
– И такую нам лекцию этот Жгутович устроил. Не приведи господи… – Елена Егоровна говорила отрывисто, никак не могла продышаться после быстрой ходьбы или задыхаясь от негодования. – Вы б слышали, вы б слышали только, что он молол…
– Меня не пустили, – хмыкнул Балташов. – Охранники остановили, объяснили: конфиденциально. Ну и что говорил-то?
– Ну, начал вроде нормально, с проблем… А нам за полчаса-то перед приездом сообщили, что едет – и подготовиться не успели путем… Ну, цифры приводил всякие, о планах на будущее говорил. А потом как-то хитро так перевел, что у нас, в сельской местности то есть, образование только вредит. Детям, мол, сказками всякими мозги пудрят, а они потом бегут отсюда, ищут сказки эти, а от этого только и им хуже, и селу, и всем. Потом мыкаются, дескать, всю жизнь, кто возвращается, тот сломленный, усталый, развращенный, ничего делать не хочет, спивается… Цифры насчет уголовных дел приводил. Из сел получилось больше шестидесяти процентов… Слушаем, а он гнет к тому, что зря мы детей наших учим, что не нужна им литература, биология, физика, химия, что это только вред несет. И потом прямым текстом: «Зачем трактористу или доярке постулаты Бора, формулы тригонометрии?» Я аж задохнулась от слов таких. А заврайоно сидит синяя вся, в стол уткнулась, видать, сдерживает себя, терпит… И тут Зинаида Петровна, – завуч нервно хлебнула из ковшика, – Зинаида Петровна как вскочит. Она ж женщина боевая, за это и сделали ее директором, чтоб пробивала… И как она начала: «Да вы что это такое говорите?! Да как это можно так? Вот если мы будем из людей с детства скотников делать или доярок, то они скорее станут плохими людьми, никакими, в лучшем случае. Кем может стать человек, не зная ни своей истории, ни великих достижений человечества?!» А Жгутович спокойно так: «Но даже такой гений, как Николай Васильевич Гоголь, сомневался в том, что образование полезно крестьянству». И дальше и дальше в том же духе. Потом на часы посмотрел, поднялся: «Спасибо за содержательный разговор. Мне пора». Вот так вот… Не знаю, что и думать, как понять… И к чему это все привести может.
– Да к чему? К крепостному праву прямой дорожкой. К чему ж еще? – ответил отчего-то повеселевший Балташов. – Закроют школу, клуб… Оскотинят, а там – делай с нами, что душе угодно. Ну, ясно. – Он встал из-за стола, утерся полотенцем. – Пока что надо кувыркаться как-нибудь. Тут ураган идет, слыхали? Вот продует, доломает все к чертям собачьим, тогда и успокоиться можно. Спасибо, Ирина Пална, за обед!
Жена сидела, глубоко задумавшись, опустив голову; не слышала мужа. Завуч же смотрела на Балташова вопросительным, озадаченным взглядом.
Георгий Михайлович надел пиджак, бейсболку, пошел из избы.
– Что ж нам-то делать теперь? – плачущим голосом спросила Елена Егоровна. – Писать надо куда-то. Ведь это ж…
– Пишите, пишите, – не оборачиваясь, отозвался Балташов.
8
По пути на поля заскочили к клубу посмотреть, как идут там дела. Строители уже разобрали часть крыши и снимали старый котел. Бригадир был в хорошем настроении, даже подмигнул Балташову. Андрей Николаевич, наоборот, даже не взглянул в его сторону.
С пастбища гнали намного раньше обычного коров, боясь, что буря застанет на выпасе, – потом собирай разбежавшееся по буеракам стадо.
В одном из дворов отец с сыном спиливали большую засыхающую березу. Если поломает ее ветром, упадет как раз на избу.
Георгий Михайлович велел Димке заехать к электрику. Строго-настрого приказал тому отправляться к центральному трансформатору и дежурить там.
– Как только начнется – вырубай свет!
– Да в городе раньше нашего отключат, – лениво ответил электрик.
– Отключат не отключат; а ты давай. Не дай бог замкнет где, полдеревни выгорит.
– Ну уж, Георгий Михайлыч…
– Ты что – сесть хочешь! – заорал Балташов, багровея, выкатив налитые бешеной злобой глаза. – Хорошо, я тебе обещаю! Иди, отдыхай давай!
Электрик пробурчал что-то, надел резиновые сапоги, бросил на плечо сумку с инструментами. Пошел к трансформатору.
…Совершив по небу положенное для конца августа путешествие, солнце начало склоняться к верхушкам сосен. Среди бледной небесной голубизны появились жиденькие облака, словно бы по голубому холсту мазнули несколько раз смоченной в известке кистью.
