С кровати хрипловатый, точно со сна, голос Марины:
– Вот об этом бы и писал.
– О чем?
– О чем сейчас рассказывал. Только объективно, с историей, неоднозначно. А эти твои деревенские заметки… Видно, что со стороны человек… И, извини, конечно, Игорь, но заметно ты деградировал. Даже по речи твоей заметно.
– Хм, не отрицаю, – усмехнулся он, – не отрицаю… Да у меня все как-то всегда со стороны получается. Боюсь глубоко во что-нибудь зарываться. А без этого… Вот тут написал рассказец, вроде бы неплохой, аллегорический даже, а оказалось… Отправил впопыхах в «Родные просторы», они напечатали, тридцать тысяч гонорара прислали. И там есть такое: пчелы собирают пыльцу с цветов, чтоб превратить ее в сладкий, душистый мед. Ну, что-то в этом смысле… А потом случайно узнал, что из пыльцы они делают воск для сот, а мед – из нектара. И два месяца так стыдно было, такой депрессняк!.. Нет, смешно, конечно… – Глотнул из чашки и предложил: – Может, чаю все-таки? Вкусный, настоялся. У меня варенье клубничное есть.
– Нет, спасибо. Завтра попробую.
– Ну, как хочешь. Спокойной ночи.
– Спокойной… А ты что не ложишься? Ложись, я подвинусь.
– Да я еще посижу. Я привык по ночам…
Марина укрылась с головой одеялом. Игорь курил, глядя через щелку на огонь. Дымок сигареты тянулся туда синеватой прозрачной змейкой. Шипели сыроватые березовые дровишки… Лицу было жарко, а спину знобил втекающий из сенок мороз.
Докурив, Игорь перенес к печке свой чемодан, достал тетрадку. Попробовал на ладони, как пишет ручка, еще глотнул чаю и стал записывать…
1995 г.
Прогноз погоды
1
До восьми нужно успеть сделать многое. Во-первых, выпустить из загончика на пруд гусей, снять целлофан с огуречных парников, распаковать помидорную теплицу. После наскоро выпитой чашки крепкого чая Георгий Михайлович кормил кроликов, свиней, собаку, угощал кур-попрошаек горстью-другой распаренного комбикорма. Жена, подоив, отводила в стадо корову; телка привязывала на длинную веревку на лужайке за оградой. Принималась готовить завтрак.
Управившись с обычными утренними делами, Георгий Михайлович уходил в огород. Мало на что хватает времени и сил у жены. Помидоры опять обросли, хотя и пропасынковали их основательно пару недель назад; грядки с морковкой, луком в густых зарослях сорняка; огурцы полегли, – тесны им стали натянутые веревочки, усы, не находя новых зацепок, потянулись вниз.
Пока не позвала жена к столу, Балташов брал моток бечевки и подвязывал огурцы или приседал к грядке, полол. И забывал в эти минуты, что до осени остались дни, скоро все это отомрет, но не мог он видеть и терпеть непорядка… Поэтому, наверное, двор Балташовых один из первых в селе. Не видели здесь праздных дней, но зато и не знали нужды; с мая ели редиску и лук, продавали соседям никак не могущие уродиться у тех огурцы и помидоры, набивали в ноябре полон ледник мяса.
Жили последние годы Георгий Михайлович и его жена Ирина Павловна вдвоем. Оба сына осели в райцентре, обзавелись семьями, бывали на родине несколько раз в году. На Пасху приезжали, в конце мая, когда приходило время садить картошку, потом летом пару раз, тяпать, и осенью, на копку. Младшая дочь – Люда – здесь же, в Захолмово, но у нее тоже теперь своя семья, двое детишек, свое хозяйство. Конечно, старикам все тяжелее становилось, слабели силенки, однако уменьшать или упрощать посадки (вместо, например, прихотливых помидоров сеять морковь) они и не думали. Как когда-то закатывали пятьдесят банок соленых помидоров минимум, бочонок огурцов, так и старались не уменьшать.
– Его-р! – позвала от крыльца Ирина Павловна. – Давай завтракать. Слышь!
– Иду!
Балташов распутывал темно-зеленые мохнатые стволья морковной ботвы от скрутившего их мокреца; нашел и сам корень этого настырного сорняка, выдернул, бросил в проход между грядок. Встал с корточек, покряхтывая от колющей боли в пояснице, выгнулся, потянулся. Посмотрел на небо. Оно чистое-чистое, почти белое, словно бы его выжарило, обесцветило немилосердное солнце. Ни тучки нигде, ни легкого облачка.
Завтракали на кухне, открыв окно, дверь в сенки; тюлевые занавески еле приметно шевелились от слабого сквозняка. Докучливые августовские мухи лениво кружили над головой, садились на еду.
– Пойду на двор, дихлофосом напрыскаю, – поминутно сгоняя их с хлеба, сала, говорила жена.
– Огурцы бы надо полить, уже сникнуть успели, – вздохнул Георгий Михайлович. – М-да, погодка…
– Ну, ты мотор поставь, я полью.
– Угу…
Хлебали окрошку. От перекисшего, а потом намороженного в холодильнике кваса вязло во рту; теперь и жажда после него не так донимать будет.
– Ты, это, – заговорил Балташов, подставляя под половник жене пустую тарелку для добавки, – ты кроликам водички подлей. Особенно Ласковой и Белянке, они вот-вот разрешиться должны. Может, принесут штук хотя бы…
– Погоди! – Ирина Павловна вскочила, прибавила громкость приемника.
Знакомый голос ведущей краевого радио не спеша и без выражения сообщал: «…днем на юге края по-прежнему сухая и солнечная, плюс двадцать восемь – тридцать два градуса. Относительная влажность двадцать шесть процентов, давление семьсот восемьдесят миллиметров ртутного столба. Но к вечеру погода резко изменится, и причина тому – активный циклон, приближающийся с юго-запада…»
– Чего там, чего? – поздно оторвался от своих мыслей Георгий Михайлович.
– Да тише ты!
«…порывы до двадцати семи метров в секунду…»
– Бурю обещают, вот чего, – убитым голосом ответила жена.
– У нас?
– Ну, «на юге края» сказали… Циклон идет…
Ирина Павловна устало опустилась на стул. Балташов взглянул в окно.
– Мда, неспроста жарит так… неспроста…
– Обойдется, может.
– Может…
Георгий Михайлович без аппетита, быстро дохлебал окрошку, выпил залпом кружку остывшего чая. С минуту сидел, о чем-то размышлял. Потом поднялся.
– Надо идти.
Он надел поверх рубахи старый и линялый, стираный пиджак, сунул в карман «Приму», спички, проверил, на месте ли блокнот и ручка. Натянул на голову иностранную кепочку с сеточкой вместо ткани и пластмассовым большим козырьком, которую жена в прошлом году купила в автолавке, польстясь на дешевизну.
– Если что, заскочу в течение дня. Ты тут посмотри, убери с ветра…
– А мотор-то, слышь, Егор!
– Ах, ну да.
Он вытащил из-под буфета обмотанную тряпкой «Каму» с торчащим, как хобот, куском шланга, пошел к пруду.
Огород Балташовых (большое удобство!) примыкает к самому пруду. Когда-то берег был заросшим камышами болотцем, но Георгий Михайлович с сыновьями затаскали болотце сначала гнилыми бревнышками, хворостом, опилками, навозом, а сверху – плодородной землей. Получилась просторная палестина под капусту.
