Однажды он решил поиграть с пацанами в футбол. Отец только что купил ему кожаный мяч со шнуровкой, и Сергей всюду таскал его с собой, даже в рейс вот взял. Но пацаны в футбол играть не умели и, сколько он ни объяснял правила и ни вызывал интерес к игре, смотрели на него как на полоумного. А потом предложили свою игру. Один из пацанят принес маленький, набитый, скорее всего, мелкой дробью мешочек в виде мячика и стал подпинывать его, брат же считал. Насчитал пятьдесят восемь, пока мячик не упал в траву. Дали Сергею. Он добрался до трех. Второй брат подопнул раз тридцать и успокоил Сергея: «Приноровишься!» Но Сергею эта игра не понравилась, и они побежали к реке.
Река. Ее слышишь здесь и днем и ночью. В избе ли ты, или в ограде, или отправился в тайгу грибы порезать. Она шумит не переставая, не смолкая ни на секунду. Поначалу кажется, что от этого грома и гула можно сойти с ума, он сверлит уши, забивает голову, каждая клетка мозга заполняется им. Человек мучается и в то же время привыкает. И вот уже грохот реки для него как тиканье часов или работа исправного, без перебоев, мотора.
Река дала название всей этой дороге, тракту; даже в энциклопедиях так и пишут – Усинский тракт. По названию реки. Река Ус. Петляет Ус среди горных хребтов, скачет по камням в узких ущельях, и вдоль него-то в давние времена двигались первопроходцы – казаки и староверы – в южные, тувинские степи, а потом по этим тропам прокладывали дорогу.
Говорят, двенадцать мостов через Ус первоначально перекинуто было. Потом осталось семь. Сергей Александрович застал всего пять. Высокие были мосты, из потемневших до угольной черноты листвяжных бревен, с быками-срубами… Но дорогу продолжали спрямлять, и когда он сам сел за руль, уцелело два. Теперь же Ус переезжают в одном лишь месте, по бетонному, не боящемуся никаких половодий мосту. Сократили очередной крюк, сделались бесхозными те два, а меж ними как раз Иджим, уже, правда, без дорожной мастерской, без магазинчика, без жителей… Старик тот, молчаливый друг отца, исчез задолго до этого, куда-то уехал с семьей – то ли еще дальше забрался в глушь, то ли, наоборот, к цивилизации повез детей…
В первое время, как сократили этот участок, многие шофера€ по старинке ездили еще по нему. Не сразу ведь отпускают места такие знакомые, дорогие памяти. Вот на этом бревне на обочине как-то посидел в тишине, хорошо посидел, словно бы от земли оторвался, а вон тот куст жимолости над ручьем однажды весь был синий от ягоды – за полчаса ведро набрал, жену порадовал… Но в конце концов один из мостов провалился, и пришлось обкатывать новый асфальт.
Население Иджима перебралось в ближайший поселок Шивилиг. Многие перевезли и срубы изб, баньки, сарайчики (строения в Иджиме были добротные, на века), и от деревни почти ничего не осталось. Лишь кое-где столбы ворот, каменные фундаменты, жерди изгороди…
Тогда-то как раз – запоздало, конечно, а может, нет – и потянуло в Иджим Деева. Нешуточно, по-настоящему, всерьез. Сами руки так и просились крутануть баранку на старый участок, туда, где некогда стояла деревня… В один из рейсов Деев свернул, на свой страх и риск оставил «КамАЗ» у берега, по развалинам моста перелез на другую сторону, прошагал три километра по выщербленному, красноватому от выступившей наружу щебенки асфальту. Зачем шагает, он умом и не старался ответить. Просто звало что-то в Иджим, требовало прийти. То ли кусочек детства его, то ли желание увидеть крепкого, уверенного в своей крепости и от этого степенного старика, его дом, его тихих, послушных, тоже крепких детей, всю их дружную, нет, не дружную даже, а какую-то слитую воедино семью. И хоть на деле увидел он лишь безлюдность и брошенность, одичалость, стало все-таки легче…
Заросшей без людских ног превратившимся в лопухи подорожником тропинкой Сергей Александрович спустился к Усу, присел на корточки, глубоко затягиваясь сигаретой, слушал грохот катящейся по камням воды, наблюдал за ее бегом, и от этого однообразного грохота, от вечной, живой, напоминающей рыбью чешую ряби приходила вера во что-то постоянное, неизменное, надежное. А когда вдруг на мгновение грохот изменился, – вода наконец-то сдвинула с места камень и передвинула его своей силой на сантиметр вниз по течению, – Дееву показалось, что наступила мертвая тишина, и она, мгновенная, испугала, и мелькнуло в голове: сейчас все кончится, провалится в черную бездну… сейчас… Но вот камень укрепился на новом месте, на следующую сотню лет опять стал неподвижным, однообразие грохота вернулось, вернулась и вера в постоянное, неизменное. И Деев с благодарностью погладил ледяную, спешащую воду, поднялся, по лопухам-подорожнику возвратился в бывшую деревню, зачем-то поправил обвисший пролет прясел, а потом нехотя, через силу, пошел обратно, к оставленному за три километра отсюда «КамАЗу».
Не только разлад с женой, малородственные отношения со взрослыми детьми, тем более не напряженности на работе, а может, все это, вместе взятое, дополненное чем-то еще, что ощущал Сергей Александрович, ежедневно окунаясь в изменившуюся, неуютную, неприятную жизнь, подтолкнуло его к мысли обосноваться в Иджиме. Мысль, он сам понимал, глупая и несбыточная, детская игра в Робинзона Крузо, но она неотступно тормошила, донимала его, заставляла покупать консервы, инструменты, одежду, набираться опыта в искусстве класть печь, скатывать сруб избы.
Теперь уже каждый рейс Деев бывал в Иджиме и однажды, бродя по бывшей деревушке, наткнулся на подвал. Он узнал место – раньше здесь стоял магазин, и подвал был во дворе. Вырыт полого в глубь земли, стены выложены камнем-плитняком; уцелели металлические стеллажи, какие-то бочонки, фляги. В подвале оказалось на удивление сухо, лишь под потолком, в левом дальнем углу, прижились клочки плесени… Двор густо зарос мясистыми таежными травами, и то место, где находился подвал, выделялось лишь небольшим холмиком да щелью двери в травяных джунглях… Дверь исправна, крепка, и в следующий приезд Сергей Александрович повесил на нее замок, замаскировал гнилыми досками, ветками, а потом стал прятать в подвале необходимые вещи. Матрац и одеяла в мешках из толстого целлофана, гвозди разных размеров, провизию, плотницкий инструмент…
Все лето Деев готовился, делал запасы, пытался собрать из разбросанных по деревне бревен сруб для землянки, чтоб пережить первую зиму. Рейсы стали интересны ему лишь тем, что можно на несколько часов заскочить в Иджим, пополнить подвал новыми вещами. И не раз, ругаясь с женой, – ругаясь механически, равнодушно, – он представлял, как возьмет однажды и не придет домой. Жена, подождав, побежит на автобазу, там ей скажут, что он вернулся из рейса, оставил машину в боксе, пошагал, как всегда, наверно, домой. Но нет, не домой. Он сядет на ночной автобус Абакан – Кызыл, сойдет на том месте, где свороток на старый участок Усинского тракта, доберется до Иджима и станет там жить. Один, сперва в подвале, потом выроет землянку, а за будущее лето постарается построить просторную, крепкую избу. Вскопает огород, засадит картошкой, еще разными овощами. Ведь когда-то люди только так и жили, без электричества, без денег, без телевизоров, «КамАЗов», городов… Он научился у знакомого охотника ставить петли на зайцев; этот же знакомый теперь ищет ему ружье на продажу и уже сам продал Дееву дроби, пороху, два десятка патронов, капсюли…
