А еще вспоминаются шоколадные конфеты «Каракум» — за ними чаще всего мы с родителями заезжали в село, так как в городе купить их было почти невозможно. В сельских же магазинах шоколадные конфеты, а еще тушенка, венгерские фруктовые консервы и прочие дефицитные деликатесы лежали свободно.
Несколько в стороне от трассы, за Победой, есть село Шамбалыг. Население в нем тоже полностью тувинское. Иногда мы торговали в Шамбалыге маринованными маслятами, вареньем, овощами, которые тувинцы любят, но выращивать и изготовлять не хотят или не умеют, хотя поля вокруг пахали, засевали в основном они; впрочем, это злаки, а не огурцы или редиска.
Люди относились к нам доброжелательно, приветливо, некоторые расспрашивали о политике, о перестройке. Однажды их приветливость нам, быть может, спасла жизнь: подошли озабоченные мужчины и женщины и сказали, что в селе свадьба и нам нужно уехать, так как во время свадьбы обязательно кого-нибудь зарежут, могут и нас. Мы собрали нашу редиску, баночки с вареньем, уехали и, кажется, больше в Шамбалыге не бывали.
Километрах в десяти-пятнадцати южнее Победы начинается Балгазынский бор — одна из жемчужин Тувы. Сначала в степи появляются одинокие, кривоватые, с пышными кронами сосны, а за ними — уже ровные, высокие стены оранжевостволых красавиц. Трасса проходит по краю бора, большая его часть (он занимает около тридцати тысяч гектаров) находится восточнее и смыкается с горной тайгой.
За грибами кызылчане ехали именно в бор — здесь почти каждый год бывали богатые урожаи сырых груздей, волнушек, белянок, маслят, обабков, встречались и рыжики. Часто можно было увидеть косуль, зайцев, по веткам прыгали белки, куковали наперебой, путая и сбивая друг друга, кукушки… Вообще, райское место было.
В конце 1990-х Балгазынский бор почти полностью выгорел. Говорят, специально подожгли — очень уж активно стали валить и вывозить горелый лес, будто специально готовились. А что такое горелый лес? Хвоя опалилась, кора закоптилась слегка, но по сути тот же строевой материал. В Балгазынском бору лесозаготовками заниматься было нельзя (заказник), а после пожара — никаких проблем. Сейчас бор восстанавливают, но даже если сосны приживутся, прежним он станет через многие десятилетия. А скорее всего, никогда не будет в нем того микроклимата, что был до пожара.
Южнее бора находится село Балгазын. Это своего рода один из узловых пунктов Тувы. На восток ведет дорога к старинному русскому селу Владимировке, на запад — к озеру Чагытай, еще недавно богатому щукой, жирной, нежной пелядью, язем; озеро расположено у подножия хребта Танну-Ола, самой высокой горной цепи в Центральной Туве (и само озеро возвышается над уровнем моря больше чем на километр). С запада Чагытай обступает настоящая тайга (сюда мы нередко ездили за брусникой), и существует множество рассказов о том, что на туристов, на детей из пионерских лагерей нападали медведи. Но внешне сам Чагытай очень спокойное место — настоящее горное озеро, задумчивое и тихое.
Село Балгазын расположено на границе соснового бора и широкой полосы тайги, протянувшейся с востока на запад. За этой полосой начинается Южная Тува. Здесь разводят сарлыков, лошадей; когда-то было много верблюдов, целые совхозы занимались их разведением, но постепенно их поголовье в Туве почти сошло на нет. Природа величественная, впрочем, долго находиться в этих местах приезжему человеку утомительно — тех, кто не вырос в степи, тянет к деревьям, воде или в города.
Столица Южной Тувы — большое село (су-мон) Самагалтай. Дома в основном одноэтажные, типовые, никаких достопримечательностей, хотя это, пожалуй, старейший населенный пункт на территории республики. Во второй половине XVIII века он стал административным центром Урянхая — здесь находилась ставка амбын-нойона (высшего чиновника края, правда подчинявшегося правителям Китая), затем разместилась резиденция Камбы-ламы (главы ламаистской общины); в 1914 году в Самагалтае было составлено прошение о принятии Урянхайского края под протекторат России. До 1921 года это село (а не Белоцарск — Кызыл) являлось столицей Урянхая — Тувы.
Километрах в семидесяти южнее Самагал-тая расположено село Эрзин, где заканчивается трасса М-54 Красноярск — Госграница. Кстати сказать, асфальтовой дороги из Тувы в Монголию до сих пор нет. С одной стороны, это можно объяснить сложным рельефом (горы), но, не исключено, трудность связи с Монголией была создана умышленно: и в царское, и в советское, и в постсоветское время Монголия не раз претендовала на Туву, да и в Туве периодически возникают идеи либо обрести независимость, либо «воссоединиться» с монгольским народом. Но, с другой стороны, граница никогда особенно не охранялась, и для тувинцев не представляло большой сложности сходить в Монголию, а монголам — в Туву. Даже скот друг у друга угоняли.
Кураны
Неподалеку от Балгазына, немного южнее, рядом с трассой находится удивительное сельцо. Официальное название Куран, а народное — Кураны.
Автомобили проносятся мимо, и мало кто его замечает, эти несколько крыш в низине, на кромке тайги. Я считаю, что мне повезло: я несколько дней прожил в Куранах. Правда, давно это было, больше двадцати лет назад.
У моего отца был приятель, писатель Вячеслав Бузыкаев, занимавшийся историей Тувы, староверами, вообще, что свойственно многим творческим людям советского времени, имевший тягу к людям, живущим патриархальным, суровым укладом. И однажды он пригласил нашу семью погостить в доме, который снимал в Куранах, староверческом поселении под Балгазыном. Мы приехали.
Многие детали нашего пребывания там за эти годы, конечно, забылись. Личные впечатления смешались с чужими рассказами. Но осталось и постепенно усиливается ощущение счастья, когда я вспоминаю Кураны.
На поляне, но не голой — кое-где растут лиственницы, тополя, осины, — стоят крепкие срубы. Заплотов — непременных в Туве глухих заборов — вокруг изб и огородов нет. Лишь жидкие прясла — от скотины. Все и всё на виду. Из земли бьют ключи, их много, но почва не болотистая, и картошка здесь рассыпчатая, словно выросшая на песке.
Хочется написать «тишина, покой». Да, покой был, покой и надежность, да и тишина тоже. Но не мертвая тишина — первый день, и особенно первую ночь раздражал, сверлил уши непрерывный гул мчащейся неподалеку от сельца горной реки Шуурмак. (У нее наверняка есть и русское название, но мне его отыскать не удалось — русские обычно называют ее и одноименное село — Шурмак, с одним «у».)
Спали мы на полу, накрывшись меховым одеялом. Помню, что от меха, видимо, закладывало нос, было трудно дышать. На некоторое время я засыпал и тут же просыпался от удушья, садился и удивленно осматривался, забыв, где нахожусь.
Вообще, все было непривычно, а особенно жители Куран. До того я видел подобных людей только по телевизору, в исторических фильмах (в то время часто показывали фильм «Россия молодая»): мужчины с окладистыми длинными бородами, в холщовых одеждах, на головах войлочные шляпы, на ногах сапоги вроде яловых; женщины в серых, до самой земли, платьях, платки повязаны как-то по-монашески, скрывают волосы. Жители сельца были почти все пожилые, молчаливые, сумрачные на вид; взгляд при встрече отводили. Один раз я увидел на их лицах улыбки — когда по улице (хотя улиц как таковых в Куранах не было, избы стояли поодаль друг от друга без особого порядка) шли розовощекий, с негустой бородой, здоровенный парень, а рядом с ним — девушка, тоже румяная, крепкая. Одеты так же, как остальные, но ярче. И глядя на них, наверняка молодоженов, куранцы светлели лицами, губы растягивала улыбка. Радовались, наверное, что благодаря им, молодым, сельцо не погибнет.
