– Почти что, – сознается Маркин; особенно дискутировать ему сейчас не хочется, тем более, когда рядом жена.
– Но это же гнило! – Борис явно не ожидал подобного ответа, несколько секунд он молчит, выдумывает, что бы еще сказать такого…
– При этом раскладе, Алексей, – слышится наконец его голос, – мы можем оказаться по разные стороны баррикад, когда я начну выплескивать свою революционную агрессию. Так что подумай…
– Хорошо.
Словесной революционности Бориса хватило бы на пяток Савинковых, но Маркин знает его шесть лет, и ему давно все понятно и давно надоело…
– Значит, – уточняет Борис, – не идешь в «Бинго»?
– Не иду.
– А вот я отправляюсь. Залился двумя девятками, по дороге еще одну. И – снимать башли с сытого быдла!
– Удачи, – усмехается Маркин. – Дэну-то звонил?
– Звонил, нет этого болвана.
– Пьет где-нибудь.
– Да уж наверняка. Воскресенье – грех не забухать!
– Я тоже собираюсь, – говорит Маркин, чтобы не совсем упасть в глазах приятеля.
Борис, слышно, усмехнулся:
– В кругу семьи?
– Ну, с женой…
– Давай, давай, с женой отвольно раскуражишься. – Это он издевается. – Завидую! Ладно, я еще тебе позвоню, когда сниму пару линий. Может, получится и само «Бинго» отхватить. Сегодня, стопроцентно, мне покатит!
* * *
– Куда он тебя все сманивает? – интересуется Елена.
– Да так… в «Бинго».
– Что это? Клуб?
– Вроде того. Там играют в такое… типа лото.
– Не вздумай! – жена мгновенно напряглась. – Привяжется… и так денег нет…
– Перестань, – морщится Маркин.
По каналу «31» идет «Афоня». Маркин знает фильм наизусть, но вот сидит и смотрит. Скучно, раз десятый за год, а что еще делать… Ничего не хочется.
– Когда сядем? – спрашивает жена.
– Да попозже. Ребенка уложим, тогда и посидим спокойно.
Накрыть на стол, выпить не спеша триста грамм водки, закусить, а потом – глубокий сон без детского плача, без прерываний. Хе-хе, хорошо бы…
– Что-то Саши нет, – взглянув на темнеющее окно, начинает беспокоиться Елена.
– Рано еще, – отвечает Маркин. – Ты его до скольких отпустила?
– До половины восьмого. А сейчас?
Маркин идет к холодильнику, смотрит на вделанные в дверцу часы. За ним спешит на четвереньках Дарья. Отец берет ее на руки, возвращается в комнату.
– Без двадцати семь.
– А, это нормально, – успокаивается жена. – Будильник бы вот купить, а то так бегать каждый раз…
– Купим как-нибудь.
Дочка трогает Маркина за лицо. Он спускает ее на коврик. Подсовывает машинку:
– Смотри, какая бибика! – катает туда-сюда. – Ж-ж, би-би! Ж-ж-ж…
Дарья отбирает машинку и принимается катать сама. Маркин устраивается в кресле. Наблюдает, как Куравлев на экране танцует в кафе.
– Потрясающий эпизод! – восхищается жена. – А Брондуков, смотри, какой…
– Куражится. – Маркин усмехнулся, вспомнив словечко Бориса.
* * *
От нечего делать решил залезть в ванну. После ванны обычно некоторое время чувствует себя получше. Как-то легче становится.
Пускает воду, регулирует соотношение горячей и холодной. Наконец добивается привычной для себя температуры. Закрывает дверь на защелку, раздевается. Выливает из бутыля в ванну немного шампуня. Появляется пена.
Лежит в приятном тепле. Из крана бьет струя, разгоняя пенные пузыри. Плавает мочалка. Маркин поглаживает свое тело, почесывается. Глаза прикрыл… Что же с ним происходит? Почему так тяжело?.. Тьфу, вот всегда в ванной приходят такие вопросы. Здесь бы наоборот… Ищешь другого!.. Но все-таки? Усталость, утомление, отупение какое-то. От чего? Последние шесть лет практически никакой физической работы, кроме, может, хе-хе, тяжелых сумок с продуктами два раза в месяц, что тащит с рынка, а состояние, точно пол-огорода вскопал или перенес сотню ведер песка с места на место. И ребенок в основном на жене. Работа… да какая это работа: сиди себе в киоске «Ксерокопия» рядом с метро «Бауманская» и время от времени ксерь бумажки… От чего же так тяжело? Конечно, конечно, это сама Москва виновата. Хм, давление мегаполиса. Двадцать минут в метро – и все, и готов, загружен по макушку… Но другие как-то шевелятся, пытаются делать, побеждают этот загруз. Борис тот же, у него вот силы есть. Шесть лет прожил в общаге, последний год почти нелегально, без регистрации; работает в одной из центральных газет в отделе маркетинга, – ему шевелиться приходится, дай бог. И вот два романа написал (не печатают, правда), теперь третий начал… Другие тоже… Даже Елена держится молодцом, несмотря что постоянно с ребенком, а это потяжелей, наверное, чем торговкой на Царицынском рынке. Но – не унывает…
Маркин открыл глаза. Сел. Вздохнул и стал намыливаться. Не надо мыслей, особенно об этом. Хотел освежиться, а получается наоборот… Да ладно, наладится как-нибудь. У Дарьи зубы прорежутся в конце концов, зима установится… Зимой, может… Длинные, спокойные декабрьские вечера…
Стук в дверь.
– Да! – кричит Маркин.
Из-за двери что-то говорит жена. Шум воды мешает разобрать слова. Маркин переключает на душ, становится тише.
– Что случилось?
– Любимый, ты купаешься?
– Да.
– Тебе спинку не потереть? – спрашивает Елена игриво.
– Я сам, можно?
– Ну-у, любимый!
– Лена…
– Не хочешь – не надо, – обиделась и ушла.
Маркин торопливо заканчивает мыться. Теперь ему скорей хочется выйти отсюда. Чувствует, как здесь душно, влажно-жарко. Противно и липко. Одно радует – скоро можно будет выпить. Уж водка-то подвести не должна.
* * *
– Что, сколько времени? Мне уже пора волноваться?
Вставать с кресла, тащиться к холодильнику, где единственные в квартире часы, Маркину лень. Он снимает телефонную трубку, набирает 100. Через несколько секунд длинные гудки прерываются и раздается четкий, уверенно-автоматический женский голос:
– Точное время – девятнадцать часов двадцать одна минута пятнадцать секунд.
И без промедлений вслед за этим, словно бы ему невтерпеж поведать свеженькую отменную гнусность, затараторил автомат-мужчина:
– Только московская городская телефонная сеть владеет информацией!..
Маркин кладет трубку, отвечает жене:
– Еще десять минут.
– Подождем… – Она снова берется за книгу.
– Что читаешь?
