– У Бориса, что ли? У него шишка на шее, он ее прикрывает.
– Зря у меня шишек нету, – вздохнул я с сожалением. – Еще чаю поставить?
– Не хочу. – Андрей посмотрел на часы. – Идти надо, дел до самолета полно.
Для приличия я попросил:
– Посиди еще, поговорим…
– Да о чем говорить? Дураком прикидываешься или других за дураков держишь… Объясни тогда, как, по-твоему, жить надо. А? – Андрей подождал, вдруг я действительно что-то такое выскажу, и, не дождавшись, спросил: – У вас все тут такие, писатели? – Сам же себе и ответил: – А, нет, сосед твой, наверно, не псих – работает, москвичку подснял. Он с москвичкой живет?
– Вроде…
– А ты нашел тут кого? Хотя кого ты…
– Ну, так, – перебил я, потянулся за сигаретой, – приходит одна поэтесса, но скоро уже перестанет…
– Почему?
– Скучно со мной… Да, ты прав… Только как измениться? Сил нет никаких… – Я закурил. – И чувствую, что надо… А как?
– Я тебе предлагал. – Андрей летом мне предлагал остаться в Питере, поселиться у него в запасной однокомнатке и работать. – Подняться сейчас не фиг делать, особенно если тебе помогают… Слушай, потом покуришь, когда уйду. Дышать нечем.
Я раздавил почти целую сигарету в пепельнице. Андрей рассматривал пачку.
– Моршанская «Прима»… Тогда бы хоть «Беломор» курил, это стильностью идиотской оправдать можно, а «Прима»… – Отбросил ее на край стола. – А вот, помнишь, тебя в школе гасили? И правильно делали. Еще сильнее надо было, чтоб понял. В Греции, кажется, там всех уродов, придурков еще младенцами уничтожали, чтоб не мучились и других не мучили. Надо было это оставить.
– Угу, угу, надо было. Не можешь бороться – сдыхай.
– Ладно, – Андрей поднялся, – черт с тобой. Если что, пиши или приезжай, помогу, само собой, но советую бросить херней страдать. Пьешь, наверно, балбес?
– Так, редко… Денег нет.
Тоже встав, я заметил, что Андрей, вообще-то будучи ниже меня сантиметров на пять, выглядит выше. И глаза его смотрят на меня как бы сверху.
– Совсем нет? – Это он про деньги.
– Скоро стипендия, – уныло ответил я, и ответил так уныло, что Андрей поскорей достал из кармана бумажник.
– Вот сотня. Шоколадку купи поэтессе. Но если пить будешь, узнаю и… Специально приеду. Понял? – И заговорщически, с прищуром, по-мужски спросил: – Хорошенькая?
– Поэтесса? Да, семнадцать лет, – ответил я и, пряча деньги в ящик стола, поблагодарил: – Выручил, Андрей, спасибо!
Вышли в коридор, на лифте спускались на первый этаж.
– Тут такое дело: решил у вас базу открыть, – делился Андрей своими планами. – Рынок знаешь «Петровско-Разумовский»? Обговорить вот надо с людьми…
Через минуту мы расстанемся, и неизвестно, на какое время. И между нами вновь проскакивают искорки старой угасшей дружбы.
– Помнишь, Ромка, нашу комнату на Васильевском? Нда, было времечко… Девчонок как через окно водили, чтоб хозяйка не запалила, – с грустинкой вспомнил Андрей. – А потом все-таки выгнала, стерва… На Варшавском вокзале помнишь как ночевали?
– Да-а, – вздохнул я, – теперь у тебя трехкомнатная, запасные…
– Расту. – К нему вернулась солидность, глаза, немного подержавшись на одном уровне с моими, теперь снова были выше. – Расту потихоньку. – Он хлопнул меня по плечу, встряхнул. – Давай, делом давай занимайся. Пишешь – пиши. Что-нибудь вроде «Тихого Дона» напишешь – напечатаю без разговоров!
– А ты что, «Тихий Дон» читал?
– Ну да… Осилил как-то тут. Вот настоящая книга, про жизнь, про людей. Люди разные, жизнь у них разная, обстоятельства. Нельзя на все с одной точки смотреть. А ты все одно и то же, с позиции чмыря какого-то… Пиши объективно!
Он забрал у охранника паспорт, вышел на улицу.
Да, мы слишком далеки по жизни теперь. В семнадцать лет было куда проще: бухали, пробирались на концерты без билетов, снимали девчонок, шлялись по улицам. Теперь же пришла взрослая жизнь, нужно ее устраивать. И я, такой вот придурок, не хочу выбираться из убожества и нищеты, я даже рад своему ничтожеству. В мой первый приезд в Питер этим летом, после почти пяти лет прозябания в Сибири, я нашел Андрея, и он на радостях повел меня в ночной клуб. Чтобы я чувствовал себя свободно, дал на расходы пятьдесят долларов. Пока он играл на бильярде, попивая минералочку, танцевал, я так напробовался различных коктейлей, пуншев, ликеров, коньяков, что наблевал прямо на стойку и свалился с неудобной высокой табуретки. И я был очень доволен…
Черт, зря я положил деньги в стол, а не взял с собой. Сбегал бы сейчас к ларьку, купил бы бутылку. Потерплю до завтра, завтра с утра, вместо института…
В маленьком спортзале играют в настольный теннис, качают на тренажерах мускулы будущие литераторы. Они возбуждены, спорят о счете, стараются по-хитрому подать мяч, шумно выдыхают, принимая на грудь гриф штанги. Занятия физкультурой делают человека сильным и духовно и телесно. Закаляют. Выиграл партийку – беги писать жизнеутверждающий стих. Проиграл – не отчаивайся, тоже пиши что-нибудь оптимистическое. Человек все может, человек все победит, он сам строит свою жизнь. Главное – быть сильным!
За завтрашний день можно не переживать. Буду курить «Союз-Аполлон», приготовлю куриный окорочок со спагетти, куплю сахар, кофе. Посижу наедине с бутылочкой, подумаю. Поживу. А там стипендия, потом, глядишь, перевод от родителей…
Я вернулся к себе, раскурил окурок из пепельницы, глотнул чая. Плитка делала свое дело, в комнате стало уютней, воздух напитался дезодорантом Андрея. И настроение улучшилось. Что ж, с Андреем мы видимся редко, он мне не откажет в помощи. Все нормально. Нужно просто не сопротивляться, не лезть на рожон, хотя бы делать вид, что я стремлюсь следовать его наставлениям…
Стук в дверь.
– Да, открыто! – кричу я.
Вошла Лена, та самая поэтесса, о которой я говорил Андрею. Она приходит почти каждый вечер, мы пытаемся беседовать, но это у нас не особенно получается. Ей, наверное, надоело со своими, ей хочется посидеть в тишине, и моя комната ей как раз.
Я затушил сигарету: Лена не выносит табачного дыма.
– У-у, у тебя плитка заработала! – заметила она, села на диван.
С минуту молчали. Она молчала, видимо не тяготясь отсутствием слов, а я смог выдавить только:
– Как день прошел?
Лена пожала плечами:
– Ничего…
– У меня тоже. Сейчас только одноклассник был, который в Питере живет теперь. Андрей. Я про него рассказывал…
Мне хочется жаловаться на Андрея, поиздеваться над ним, показать себя обиженным, смятенным. Лена обязательно меня пожалеет, а мне нравится, когда меня жалеют.
– …Собирался издать за свой счет, а почитал и вернул. Говорит, что не подходит, радости людям не несет…
