Старая бабушка в автобус не может залезть.
Всем ее жаль, но ее от дверей отжимают.
Бабушка в плюшевой шубе, с горбом на спине.
Люди торопятся, люди спешат по делам.
Бабушка старая в землю плюется густою слюной.
Смотрят на бабушку с разных сторон, сожалеют.
Беззубым ртом она матерится тихонько.
Автобус набит, хрипит тяжело и чихает.
Старая бабушка палкой стучит об асфальт.
Люди вминаются, пуговка чья-то отпала.
Бабушка в сторону медленно, зло ковыляет.
Автобус урчит, закрываются двери, он уезжает.
Глава четырнадцатая
Луч надежды
– У-у! – поморщилась Наташа. – Опять без фильтра. – Но все же взяла сигарету, прикурила от участливо зажженной Серегой спички. – Пришли?
– Нда, – молвил Юрка, возвращаясь из сладостных видений, – пришли.
– А меня Светка выгнала. Петрушится там опять с бычком каким-то, я им, видите ли, мешаюсь. Решила у тебя поспать.
– Ну да, – кивнул Юрка, – ну да…
– Вечером на дискотеку пойду. Ой, а сколько времени?!
– Хрен знает. Для нас оно стерлось.
Наташа быстро ушла в зал, глянула на часы, вернулась.
– Еще шести нет, а там в восемь начало… В «Юности» теперь каждый вечер дискачи, кроме понедельника и вторника. Классно, да?
– Угу, угу… Лучше с нами оставайся, Наталия. Нам так хреново!
Девушка хмыкнула:
– А что делать? Вместе, что ли, хренеть?
– Зачем? Поговорим о литературе, о живописи там…
– А, надоело. – И, раздавив в пепельнице окурок, Наташа пошла одеваться.
Провожая ее взглядом, Серега болезненно простонал:
– Где ж мои семнадцать лет? Где ж моя молодость?
– Да там всё, там… и больше нам их не увидеть…
Потом мы сидели молча, вновь медленно погружаясь в омут безалкогольного бытия, курили сигарету за сигаретой, пили воду. И Наташа вновь подняла нас почти что со дна. Теперь она в хорошей, дорогой одежде, но такой ненужной, лишней, заслоняющей ее природную свежесть. Крутанулась перед нами, похвасталась:
– Родичей развела на две сотни. Клевая юбка, да?
– Две сотни, – горько повторил Серега.
– Очень клевая! – Юрка вдруг обрадовался, заговорил громко, восторженно: – Вообще, Наталья, класс! Как раз идет, и вообще! Кстати, Наташ, у тебя случаем десяточки нету, у?
– Нету, – ответила холодно, даже вроде с обидой, и вышла.
И ожил телефон, и своим звоном вселил в нас надежду на лучшее, на самое лучшее, и все мы ринулись в прихожую, к аппарату.
– Алло? – снял Юрка трубку. – Да, это я. Привет, Чека, как жизнь? Да, да… Так, сидим… Серега, Сен… А мы только пришли вот… Бас-гитару? У меня, да. Ладно, дам. Играть решили? Группа «Мертвые». И кто у вас? У– у, не знаю таких. Молодые? У-у… Кстати… – Юрка смотрит на нас, на наши кислые, измотанные рожи и говорит собеседнику такие слова: – Кстати, Чека, я могу продать бас. Да. Нет, не бойся, недорого: две литрушки «Асланова» или «России». И закусь мясную, сигарет. Да, только сегодня! Честно говорю, конечно. Приноси, и бас твой, со струнами, со шнуром даже. Приноси водочку, закусить, сразу отдаю. Давай, Чека, ждем-с!
И он кладет трубку и потирает руки.
– Все-таки мы не пропадем, господа анархисты!
Надежда, теперь не призрачная и зыбкая, а широкая, твердая, словно бетонная гладь взлетно-посадочной полосы, раскинулась перед нами, заранее пьянит. И появляется гитара, и мы сидим на кухне, забыв о незаметно смывшейся Наташе, и поем веселую песню:
Я напьюсь, как свинья,
Я усну под столом –
Ну какой из меня
К черту гость?!
Глава пятнадцатая
Рок-н-ролльщики и рок-н-ролики
Долгожданный звонок в дверь. Юрка бежит открывать, Серега убирает на столе, я споласкиваю рюмки; в сковороде жарится картошка. Вечер мы прикончим как надо!
Трое молодых парней – первокурсники из педа; лидера их – Саню Чекачева я знаю немножко, видел на фестивалях, а двое других совсем не знакомы ни мне, ни Юрке, ни Сереге. Да какая разница, знакомы или нет?! У них в руках две литрухи «Асланова», они принесли курить, полкило колбасы, банку сайры.
– Вот это да! Вот это да! – ошалело бормочет Серега.
После проверки бас – он работает, все в порядке – переходит к рок-группе «Мертвые».
– А что вы играете? – спросил я.
– Да так… немножко… собираемся только.
– Что собираетесь?
Несколько стыдливо признаются:
– Панк-рок.
– Хорошее дело!
Андрей, барабанщик «Мертвых», узнал меня:
– Ты в «Гаражной мелодии» поешь?
– «Мелодике».
– Да-да, «Мелодике». На последнем фесте я был, слушал! Круто вы там слабали!
– Ничего… Ну, надо за это дербалызнуть немного. Да?
Разливает почему-то Саша Чекачев, и разливает скупо, наверное, воспринял слово «немного» слишком буквально. После третьего захода Серега забрал у него бутылку, сразу наполнил рюмки доверху… Знаете, наша пирушка напоминает картину Веласкеса «Пьяницы». Вот сидят настоящие, закаленные мужи, профессионалы своего дела, а вот – молоденькие, слабые покамест на водочку юноши. (Дураки утверждают, что юноши у Веласкеса – вакхи какие-то.) Но ничего, у них еще все впереди. Все впереди.
– Ну, вздрогнем серьезно!
Чокнулись, хлопнули. «Мертвые» отпили по половинке – нет еще той закалки, горлышки нежные. Жжется.
– Да, слабовато, – говорит Юрка. – А кто у вас на вокале?
– Я, – ответил высокий, симпатичный юноша Максим.
– Тебе хлебать надо литрами, чтоб голос был – во! – Юрка рычит, хрипит, пищит, показывает наглядно, какой должен быть голос у панк-певца. – А у тебя шепоток нежный. Но не переживай, будешь с нами водиться, быстро научишься. Мы старые рок-н-ролики!
«Мертвые» дружно смеются.
– А сыграните свои вещи! – предложил Серега.
Саша Чекачев мнется:
– Да под акустику не то… мы на дисторшене вообще-то работаем…
– Какой там дисторшен, блин! Вот бас еще, шестиструнка, альты есть! Слабайте!
В пять минут в кухне организована студия: принесли бас-гитару, подключили к магнитофону, который выполняет роль усилителя и колонок; два барабана-альта, акустическая гитара… Хоть заиграйся! Выпили, закусили. «Мертвые» начали первую песню, перед тем тщательно настроив инструменты, посовещавшись, поспорив, что исполнять.
