В институте каникулы. Марина пропала. Разыскивать не хочу. Зачем? Добивать себя и смущать своей кислой миной ее… Не надо.
Иногда вечерами звоню Наталье. Ее голос – неотъемлемость жизни, но разговоры с ней все короче. Эти круги поочередных реплик надоели и ей, и мне. Действительно, сколько можно уже…
Но вот нечто новое – после приветствий она заявляет:
– А я уезжаю!
– Куда? – Чувствую удар под дых, но еще успеваю спросить: – Когда уезжаешь?
– Завтра. В Новосибирск.
– Зачем?..
– По делам. Если не растреплешься, могу рассказать поконкретней.
– Ну, ты же знаешь…
– Да, тебе секретик открыть, как камню шепнуть на дороге. Я знаю… В общем, я еду за автоматом.
– Каким еще автоматом? – Мне стало смешно, я представил себе оружие и обоймы патронов.
– Для надувания кукурузы. Вот.
– М-м… Интересно. И сколько он стоит?
– Двести семьдесят.
– Ничего себе! Ты, оказывается, богачка, Наталья.
– Не все мои. Тут разные люди участвуют.
– Молодец… Бизнес… Понятно… – Я покопался в мозгу, выискивая дельный вопрос; отыскал: – А сырье где возьмешь?
– Тонна в комплекте. Этого хватит надолго.
– А сахар?
– Наполнитель тоже в комплекте. Все предусмотрено.
– Я-асно. Что ж, поздравляю.
– Спасибо. – Наталья говорила суховато и деловито, видимо, специально, чтоб меня поколоть; поколоть и оживить. – Что ж, ты прав, что жизнь – развернутый угол. Но пока не попал в точку «О», нужно успеть получить от жизни побольше. Да мне это и интересно, по крайней мере. Поставлю в кинотеатре, с администрацией договорилась. Найму женщину… Буду приходить и любоваться, как дети хрустят.
«Травятся», – чуть было не вякнул, но удержался, слушал. Точнее – внимал.
– Что в этом плохого? Лучше кукурузу есть на сеансе, чем семечки лузгать или эти мерзкие козинаки. Уверена, спрос появится… А когда институт окончу, уеду уже насовсем, – продолжала секретики жизни раскрывать мне Наталья.
– Куда? В Новосиб?
– Нет, дальше. В Германию или Израиль. Я же наполовину симитского происхождения.
– Да? Сегодня что-то череда открытий…
Наталья вроде бы и не заметила моей реплички. Размышляла вслух:
– Наверное, лучше в Германию. Сейчас там таких, тем более с территории СССР, с радостью принимают. Перспективы…
– Слушай, – перебил я, веря в ее перспективы, – возьми с собой, а?
– Нет уж. Прости, мне нужен сильный мужчина.
– А я…
– Мне нужен такой, чтоб за ним, как за стеной себя чувствовать.
Пауза. Она, видимо, наговорилась. Может, секретики поисчерпала, а может, иссякла фантазия.
– Наташ, – позвал я.
– Что, дорогой мой.
– Ты не знаешь, куда вписаться можно насчет работы?
– О, созрел наконец!
– Да родители долбят. Я им же сказал, что бросил учиться. Теперь гонят работать… Не знаешь, куда можно всунуться?
Мне было очень тяжело это спрашивать. Это была капитуляция. Я начинал откровенно, открыто катиться по пространству развернутого угла, как и все.
– Ты ведь печатать умеешь? – раздумчиво произнесла Наталья. – Я имею в виду пишущую машинку.
– Ну, так, более-менее.
– А с компьютером дело имел?
– Кхм… В школе, помню, сломал один, и меня с тех пор на информатику не пускали.
– Зря.
– Зря, конечно. – Я подождал, но Наталья больше ничего не предлагала. – Что ж, – стал завершать разговор, – будешь загорать на Карибах, вспомни, что в этом городишке зловонном есть… В общем, вспомни меня.
– До Карибов еще далеко. Да и вряд ли там вспомню.
Я обиделся:
– Почему?
– Жизнь длинная, столько людей появится. Многое неизбежно забудется. Не исключено, что и ты.
– Спасибо за честность.
– Да не за что, мой дорогой… Кстати, – добила, – твоя любимая ребеночка ждет.
Я мгновенно стал мокрым.
– С чего ты взяла?!
– Да гинеколог знакомый сказал… Она верит, что отец ребенка ее замуж возьмет. Аборт делать не хочет. А он не возьмет. У него семья, сын, репутация.
– Да? И сколько лет ему? Кто вообще?
– Ему двадцать пять. На восемь лет ее старше.
– Откуда ты все это знаешь?
– Так, справки навела кой-какие. Он живет недалеко.
– Кто это все-таки?
– Не скажу, а то ты еще преступление совершишь, потом по судам таскайся, давай показания.
– Я?.. Хе-хе…
– Все равно не скажу. Ну ладно, пока. Мне собираться тут надо. Автобус полседьмого утра…
– До встречи.
…Вот это люди! Вот так, твердой поступью к цели! Железобетонные люди! Ступень за ступенью, капля за каплей – наверх. Молодцы!
Это мы – серая масса с гнилыми зубами, валяясь в дерьме, чего-то бормочем. Не понимаем, не умеем подняться, хоть немного привстать. Нет, я понимаю. Я понимаю, но у меня нету сил. Да и, впрочем, конечно, мне здесь, несмотря ни на что, – хорошо. Мне – хорошо!
…Как иначе я могу мыслить в моем положении?..
14
Наталья уехала, к Лене три дня не ходил. Не звонил, и она не звонила. С Мариной больше уже, наверно, не встречусь. В институт я больше уже никогда, ни за что, ни ногой.
Тащусь с так называемой биржи труда. Дали направление кочегарить где-то у черта. На краю города. Наверняка зарежут в одну из первых же смен и сожгут… Но, говорят, что без допуска могут и не взять на работу. Еще и допуск им нужен, чтобы печки топить! Хотя… Там же не печки – котлы, давление, всякая хрень. И на кочегара, оказалось, тоже надо учиться…
Иду домой. К черту поеду завтра… На душе пусто-пусто. Зачесался затылок. Я его почесал и вздохнул с междометием: «Н-да-а…»
…Ложусь на тахту и лежу.
Бред уже не рождается в мутной моей голове. В ней, мутной, висит довольно здравая мысль: «Нужно, кажется, тоже начинать жить реально». Но эта мысль пугает сильнее самого сильного бреда. Она требует каких-то решений. Внутри черепа что-то словно раздвинулось, а что-то обрушилось. Какой-то там капремонт.
Я лежу и все пытаюсь решить. Что именно пытаюсь решить – уяснить для себя не могу. Вдруг заметил, что губы мои шевелятся, как у тупого, оказавшегося перед некой проблемой.
Я посмотрел на тяжелые шторы, надежно укрывшие от меня внешний мир… Да, в него я больше не выйду. Достаточно. Я в самой сердцевине угла. Развернутого угла, который почему-то никто, кроме меня, больше не видит. А я вижу – я в нем нахожусь. И мне больше некуда двигаться. Всё.
