– Все, я больше не раздражаюсь, – пообещала. – А мне от Игоря сегодня письмо. И фотография есть. Вот, Борь, смотри, красавец какой! Это он на учениях.
За окном плыла холмистая степь, добротно выжженная июньским солнышком.
* * *
Остановились в укромном месте, у затончика. Течение здесь слабое, берег песчаный, с несколькими кустиками тальника.
Лера в затяжном восторге.
Боб выдал каждому по удочке. Я попросил у него еще свинца, утяжелил грузило, переделал свою в донку.
– Да здесь на ходовушку надо! – противился Боб, но потом отстал.
Я забросил, вставил удилище в найденный рогач и отвернулся от всех, глядел на середину реки, где течение быстрое, даже бешеное, можно сказать, где бурлит и пенится вечно беспокойная вода.
Расположились неподалеку друг от друга. Лера закинула несколько раз, запутала снасть, отложила удочку и сняла платье. Оказалась в купальнике. Как раз и солнце вырвалось из-за туч. Я, конечно, инстинктивно косился на девушку, заволновался. Она сидела на песочке, подставив лучам плечи и личико. Боб же напряженно следил за поплавком, выискивал лучшее место для клева. Он первым и поймал.
Помаявшись душой, поползав глазами там и сям, я снова уставился на быстрину. Только-только стал погружаться в созерцание потока, как услышал сдавленный оклик Боба:
– Клюет! Спишь, что ли?!
Выдернул снасть. На крючке болтается тощий пескарик. Даже не особенно и пытается сорваться. Я снял его, подержал в руке. Глупая, бедная рыбка! Круглый испуганный глаз глядит на меня, рот с двумя усинами открывается и закрывается. Жабры шевелятся, хотят воды. Я зажал жаберные крышки пальцами, рот пескаря тут же распахнулся во всю мочь, глаз полез из орбиты. Бедное, глупое, слабенькое создание. Из икринки, через сотни смертельных опасностей, ты достиг взрослости. И вот – час-другой подожди – будешь лежать на сковороде с выпотрошенным животом, обвалянный в муке с солью. Мда, дружок… Давлю на голову рыбешки, она хрустит. Бросаю в воду.
– На фига? – удивляется Боб.
– Пусть живет, – отвечаю, – если сможет.
Пескарик всплыл метрах в трех от берега, полежал на боку с минуту. Очухался, завилял хвостом и ушел в глубину. Может, и выживет, вернется к нормальной жизни на время. Отложит икринок, порадуется немного червячкам и мошкам, а потом попадет в щуку или на очередной крючок.
* * *
Я дома. Лежу на диване в своей комнате. В своем смехотворном, хрупком убежище. Сил нет. Тихо работает магнитофон, поет Виктор Цой юным голосом:
Вечер наступает медленнее, чем всегда,
Утром ночь затухает, как звезда,
Я начинаю день и кончаю ночь.
24 круга – прочь, 24 круга – прочь.
Десятилетняя давность. Тогда я был маленьким и наивным. Я, как все дети, скорей хотел повзрослеть. А теперь я все понял и не хочу. Уткнуться в подушку и ничего не видеть, не знать, не думать ни о чем никогда.
Я получил письмо от себя себе.
Я получил чистый лист, он зовет к тебе,
Я не знаю, кто из вас мог бы мне помочь,
24 круга – прочь, 24 круга – прочь.
Беда в том, что человек потому и человек, что не может успокоиться. То и дело ищет, совершает непоправимые поступки, но понимает это, лишь когда поздно изменить и исправить. Когда конец. Еще беда в том, что ему нужны блага. Деньги. Деньги – непоколебимый источник всех благ. Магнитофон, унитаз, истину, любовь, славу можно купить. Легко. Каждый день подкупать толпу, и тебя скоро сделают богом. Легко. Главное – с совестью примириться. А лучше – прикончить. Этот, чья песня навела меня на мысли, прикончил ее вместе с телом. Понял, что зашел не туда, – и прикончил.
Я – свой сын, свой отец, свой друг, свой враг.
Я боюсь сделать этот последний шаг.
Уходи, день, уходи, ночь.
24 круга – прочь, 24 круга – прочь.
Юность, по всей видимости, – достаточно чистый и обманчиво притягательный трамплин в беспросветно грязную лужу дальнейшей жизни. Жизнь – это рынок. Раньше был черным, а теперь легальный, без доли морального риска. Все можно. Не нарушай только закон: товар-деньги-товар. И все будет – о’кэй! Больше никаких оговорок. Чтобы жить, пойми ты, дурак, нужно что-либо продавать. Свои силы, тело, мозги, талант, душу. Все подряд, все, что имеется, лишь бы спрос был. Каких сил стоит не участвовать! О-о! Тяжелей, чем выполнить парочку заповедей Спасителя. Тяжелей, да.
Уткнуться в подушку и считать, считать: «24 круга – прочь, 24 круга – прочь».
́(СКАЗКА)
Жил-был один парень, звали его как-нибудь обычно. Ну, Андрей. И была у Андрея мечта. А мечта была такая: хотелось ему раздобыть американский доллар. А жил паренек в глухом городишке, куда не доходит ж/д, где нет ни брокеров, ни фарцовщиков, ни холдингов всяких. Откуда там доллару взяться?
Но нумизматы в городе были. По воскресеньям собирались в парке культуры и отдыха, в беседке, и менялись, покупали-продавали монеты, купюры, купоны. Имелись у них и доллары. Андрей про это узнал.
Стал копить советские деньги. Копил напряженно, мечтая доллар купить. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И вот скопил нужную сумму (253 рубля) и купил-таки у одного старичка новенький, чистенький доллар, запаянный в пластик.
«Чтоб не повредился!» – объяснил старичок.
И целый вечер потом Андрюша дома сидел и на доллар глядел. Разрезал пластик ножницами, доллар достал. Ощупал. Изучил его до последней черточки, ну во всех подробностях. Хотел было на стол под стекло положить. Раздумал. Хотел на стену прикрепить в красный угол. Тоже раздумал.
А потом зашел в туалет, сел на унитаз по большой нужде. Посидел, в потолок поглядел и начал доллар мять. Мял его, мял, намял так, как только возможно доллар намять. Мягонькой стала дорогая бумажка.
Встал Андрей с унитаза и подтер долларом задницу. И бросил его в мусорное ведро. Да только мал оказался доллар этот, пришлось еще туалетной бумагой воспользоваться.
Засмеялся Андрей после всего и пошел руки мыть.
5
А это уже понедельник, 29 июня 1992 года. Очень жарко и душно. Наверное, будет гроза.
Я лежу на диване. Очень усталый и больной человек. Вчера целый день пришлось арбайтен на даче. И позавчера полдня. Это истощило. Физический труд меня не облагораживает. Кое-как отсидел лекции, доплелся до дому и упал на диван. Лежу. Пятый (или больше) раз подряд играет одна и та же кассета. «Секс пистолз». Уже невозможно, но встать и сменить нет никаких сил. А она будет играть бесконечно, по кругу. «Панасоник» – хорошая фирма, умеют там изобретать всякие новшества.
Вот эта группа, «Секс пистолз»… Стоит поразмышлять. Герои антижизни. Прыщеватые мальчики, сказавшие обществу пару ласковых слов. Казалось, наверное, их современникам, что они вот-вот передохнут от своего юношеского максимализма и отвязной свободы, но они выжили. Заработали башлей на всю дальнейшую долгую жизнь и разбежались. Один, правда, прижмурился вскоре, зато другие устроились. За солидный гонорар теперь дозволяют журналистам порыться в их помойных ведрах. «Интересно, а что у Гнилого Джонни идет в утиль?» – спрашивает общество. И журналисты подробно перечисляют: «Банки от безалкогольного пива, из-под попкорна пакетики, стаканчики с остатками йогурта… Нет, презервативов не обнаружено. Да и зачем они такому пожилому, солидному мэну?!»
