Но, несмотря на подобные редкие приколы, нужно решиться. Стереть все это к чертям собачьим. Без колебания, сортировки и жалости. Все под самый корень. Ядерным вихрем. Из чисто гуманных соображений.
И вот только не надо! Не надо этих патетических поз типа: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Не надо. Многие пока этим самоуспокаиваются и успокаивают других, гордятся даже. Не надо! Заткнитесь лучше и прячьтесь, кто куда может.
Я сжимаюсь в комок, я снова чувствую позыв к взрыву. Сейчас шибанет! Сейчас я разнесу по крайней мере пару кварталов. Зажмуриваюсь, стоя на тротуаре, прижимаю руки к груди. Н-ну!..
Нет, ложная тревога. Вновь ложная. «Отбо-ой», – жужжат зуммеры во всех концах моего организма.
Плетусь дальше, а мысли всё вертятся, кристаллизуют идеи, пути выхода. Можно сделать другое. Правда, это менее глобально, зато так же гуманно. Но здесь большая доля риска остаться непонятым. В общем, можно поступить следующим образом.
Итак (начинать надо с себя!), забираешься на крышу единственной девятиэтажки нашего города, в самом его сердце, напротив Дворца правительства. Забираешься на крышу, встаешь на самый край. На самый, на самый. Чтобы носки кроссовок трогали пустоту. Выдерживаешь десять секунд, окидываешь орлиным взором копошащихся внизу человечков, снующие машины и прочее. И затем наполняешь воздухом слабую грудь и орешь во всю мочь:
«Хэ-эй! Там, внизу! Хэ-эй!»
Кто-нибудь остановится, посмотрит удивленно вверх, на тебя. Заинтересуется. А ты скорей дальше:
«Люди-и! За вас, за вас я делаю это! Будьте же счастливы моим падением! Моим ослепительным восхождением! Цените жизнь свою! Не будьте скотами, трупами, бездушными манекенами, выпущенными из витрин! Опомнитесь! Ведь вы велики! Каждый из вас велик и могуч! Будьте же счастливы!»
И головой вперед, раскинув руки, как крылья.
Может, кто и оценит, и поймет принесенную жертву. Опомнится, одумается, оживет. Смочит твоим растекшимся мозгом свой носовой платок. Воскреснет из суи.
…Да, черт возьми, залезть бы на крышу…
* * *
А вот и новый удар по моему больному, избитому сердцу.
– Привет.
– А-а, Рома. Приветик!
Лера стоит на краю тротуара, в тени дерева. Перед ней коробка с мороженым.
– Ты чем это занимаешься?! – Все еще не могу до конца поверить.
– Вот, мороженое продаю.
– Ну ты даешь.
– А что?
– Да нет, конечно, так…
Закурил. С языка сразу все слова испарились, ничего сказать ей не в состоянии. Лера же занята – выдает две пачки талого мороженого в обмен на замусоленную бордовую бумажку. Наконец расчет закончен, и она обращается ко мне:
– Ну, как поживаешь?
– Да так, как всегда, – пожимаю плечами.
– Все подготовительные посещаешь? – Лера со снисходительной улыбкой.
– Угу. А ты надумала поступать?
– Нет-нет, – торопливо и твердо. – Я же говорила уже.
– Мороженым теперь займешься? Неплохой вариант.
– Хотя бы мороженым, хоть деньги будут.
– Мда-а, не ожидал… А Игорь как, в курсе?
Лера морщится:
– При чем здесь Игорь?
– А тебе, Лер, не стыдно? – пошел я в атаку. – Честно, а? Стоишь здесь, как… – бросаю взгляды направо, налево, – как все эти…
Лера явно обиделась на мое отношение такое к ее труду. Сказала:
– Ненормальное у тебя, Рома, восприятие. Что должно быть в этом стыдного?
– Ну, конечно! – Снова оглядывая тротуар перед гастрономом, где выстроились люди всех полов и возрастов со всевозможным товаром на коробках и ящиках. – Ну, конечно, – ведь все же так…
– Хотя бы. Не бродят по городу туда-сюда.
Я тоже оскорбился, ответил жестко:
– Да лучше бродить, лучше алкашом быть последним, чем участвовать, – взмахиваю руками, – во всем этом. Противно, не замечаешь?!
Лера мне ничего не ответила – как раз подошел покупатель, потрогал пачку с мороженым, сморщился и пошел дальше. Лера вдогонку расхваливала «лучший в городе сливочный пломбир», но человек не поверил и не вернулся. Когда надежда продать погибла, Лера наконец обратилась ко мне:
– Может, и неприятно чуть-чуть, но заняться надо чем-то, да и деньги нужны.
– На свадьбу? – хмыкнул я. – Ладно, мы все равно не поймем друг друга, Валерия… Ты, это самое, к экзаменам готовься давай.
Она как-то туповато хохотнула.
– Пока, – сказал я сухо.
– Ну пока. Мороженого хочешь?
– Нет, ни за какие коврижки.
– Тает же! Даром возьми пару пачек.
– Нет, Лер, не ем я принципиально продуктов от уличных… Удачно расторговаться!
Еще более глобальные и радикальные проекты заметались в моей голове. Какой там мышиный писк с крыши!.. Думалось уже вообще об уничтожении не только данной цивилизации, но и планеты как таковой. Разметать ее песчинками по равнодушным просторам космоса, пусть мерцает мириадами слабеньких светляков. Пусть задумается новый дриопитек на какой-нибудь новой Земле о том, как строить жизнь. Чтобы и его потомков не постигла наша печальная участь.
* * *
На углу почты лежит Капитан. Не знаю, как его имя-отчество и был ли он когда капитаном или хотя бы матросом, но зато с детства помню его как Капитана. Капитан живет в третьем подъезде. В теплое время года он неизменно на лавочке у своего подъезда сидит и курит «Беломор». Он рассказывает детишкам истории из своих плаваний по Енисею. От самых верховий до Ледовитого океана. У Капитана окладистая борода, которая постепенно седеет, а сам Капитан медленно ссыхается.
Когда-то он рассказывал о плаваниях Феликсу, Шраму, Сане-метису. Потом мне, Владьке, Володьке. Теперь – новому поколению ребятишек. Помню, интересно было, но подробности рассказов умерли, только Капитан вот остался и ощущение, когда видишь его, чего-то такого полусказочного, увлекательного, точно захватывающий, но забывшийся сон.
Он часто валяется на улице. Раньше, когда жизнь была другой, валялся реже, а теперь вижу его в таком состоянии раза два-три в неделю. Раньше он пил водку, а теперь водка дорогая и он перешел на всякую ядовитую бодягу. Может, он уже мертвый сейчас. Вот лежит на углу почты, но не в отрубе, как обычно, а умерший. Дочка его со своим парнем только обрадуются.
– Эй, Капитан, – наклоняюсь над телом, слегка трясу за шиворот пиджачка. – Капитан!
Тело оказалось с душой, Капитан пискляво вздохнул.
– Вставай, Капитан, давай до дому. Слышь?
Я потянул его вверх. Капитан приоткрыл глаза, посмотрел на меня задумчиво.
