Тут в Бобовском подъезде девчонка жила, Юлька. Ты ее видел, наверно, училась на год младше нас. Отравилась но-шпой. Вчера похоронили. Причина, побудившая сделать последний шаг, неизвестна. Но я ее, кажется, понимаю. Я бы тоже, но как подумаю… Все-таки многое останавливает. Завидую ей, она перешагнула и освободилась.
Я тут на подготовительные курсы поступил. Готовлюсь к поступлению в пединститут. Может, интересно будет. Посмотрю, что есть такое студенческая жизнь.
Ну вот и все, что придумал тебе сообщить. Давай служи, Игорек, скоро приказ, а там и дембель не за горами. Будь осторожен, мы тебя ждем. От Боба привет.
Завидую вашей с Лерой любви. Необычное дело нынче. Она тебя дождется, не сомневайся, Игорек!
Если что, я запишусь в добровольцы и поеду к тебе. Будем воевать за Приднестровье. Тьфу, куда-то меня понесло…
До встречи, Игореня! Пиши!
Роман.
2
Иду с подготовительных. Позавчера писали сочинение. Сегодня долго беседовали по их поводу. Преподаватель меня выделила, мой подход к образу лишнего человека. Хвалила даже. Но много ошибок, орфографических много ошибок. С такой грамотностью я вряд ли смогу поступить.
Жарень невыносимая. Асфальт, как пластилин, липнет к кроссовкам. Нет даже слабого ветерка, а пух все равно кружится, лезет в нос, рот, глаза. Голова болит. В мозгах от боли колотится однообразное: «Тру-тру-тру-тру, трум, трум…» Кровь, наверно.
Плетусь домой. Лавирую меж людей, они тоже лавируют. Никто не хочет столкнуться. Все потные, усталые, полуживые. У всех, наверно, болят головы.
Перед подъездом наш старый «Москвич». Значит, родители дома. Нет желания видеть их, общаться тем более. Теперь не тянет домой. Стою, пинаю колесо. Передние колеса «волговские». У отца было два «волговских» в гараже, он наварил на диски ободки из стальных стержней и поставил. Денег на родные нет. Перед «Москвича» вздернут, у машины от этого необычный, смешной видок…
Три года назад это были нормальные советские служащие, а вот вернулся я из армии – они совершенно другие. Совсем другие у них проблемы, интересы, сам образ жизни. Дачу завели, саженцы, теплицы. С января на подоконниках рассада. Поиски целлофана, поливных шлангов… Даже «Москвич» стал не городским автомобилем, а каким-то полувездеходом.
Они решили, что государство вот-вот погибнет, что каждому скоро придется кормиться как кто сумеет. Пока что они еще служащие, но госслужба теперь для них маловажна. Основное – кусочек земли и домишко, где, как они говорят, мы вскоре только и будем способны выжить. Шлюпки спущены с давшего течь корабля…
– О, наконец-то! – встречает меня папа в прихожей. – А мы пождали, пождали и сели без тебя обедать.
Я молча снимаю кроссовки. Папа понял, что настроение у меня неважное, помялся, спросил:
– Ну, как тут дела?
– Нормально.
– Что на подготовительных?
– А, все так же…
Ясно, ответы мои ему малоприятны. Все же не виделись несколько дней. И похолодевшим тоном папа произносит:
– Мой руки давай. – Уходит на кухню.
Споласкиваю руки, тоже появляюсь на кухне.
– Привет, – говорит мама.
– Привет.
– Садись. – Ставит передо мной тарелку. – Вот суп. Как учеба?
– Нормально.
– Что ты такой? – уже явно на взводе интересуется папа.
Оправдываюсь:
– Голова сильно болит.
Хлебаем суп, хрустим редиской. Родители обсуждают положение в Молдове, заявление Руцкого, позицию Ельцина. Я ем молча, стараюсь не слушать их.
Поели. Выпили чай. Родители заторопились. Ну, конечно, обратно на дачу.
– В холодильнике овощи, кролик. Свари или пожарь. Посуду помой. Убери суп в холодильник, – скороговоркой отдает распоряжения мама. – Вот талоны и деньги, сходи купи риса, а то пропадут.
Я зачем-то решил похвалиться:
– Сочинение о лишних людях писали. Мое признали самым лучшим из группы.
– О-ох, – вздыхает папа, – все к тому идет, что скоро все станем лишними…
– Может, мне тоже с вами поехать?
– Учи давай. Решил поступать, так надо готовиться.
– Мда, – соглашаюсь.
* * *
Уехали. Посуду сложил в раковину, замочил. Выглянул в окно. Скверик внизу окружили грузовики, краны на «МАЗах», среди тополей ходят мужчины в спецовках. Собираются что-то сделать со сквериком. Задернул штору. Сел на диван. В квартире прохладно, приятный полумрак. Фу-ф…
(СКАЗКА)
Жил-был экскаваторщик, звали его как-нибудь просто. Например, Серега. И не было у Сереги своей собственной, отдельной квартиры. Мотались они с женой по углам, детей рожали. А дети росли, а квартиру всё не давали.
Устал однажды ждать Сергей и пришел к начальнику.
«Дай, – говорит, – начальник, пожалуйста, квартиру. Дети растут».
«Нету, – отвечает начальник, – у меня лишней квартиры. Очередь вон на стене, на пятнадцать лет вперед. Но… – подумал, решился: – Но коли, Серега, сроешь два горизонта, дам, так и быть, из резерва».
Швырнул Серега на кабинетный паркет свою шапку-ушанку, задавил ее кирзачом.
«Срою, начальник, два горизонта!»
И пошел к экскаватору он. А зима была, холодно было. Экскаватор как колотушка. Отогрел Серега мотор паялкой, завел. Сел, поехал в чистое поле, принялся рыть.
День и ночь срывал горизонты Серега. Ведь семья же в чужих углах, детишки растут, а кем они вырастут без своего дома… И рыл Серега, рыл-торопился.
Скоро сказка сказывается… срыл-таки он наконец два горизонта, вернулся к начальнику.
«Срыл, – говорит, – два горизонта».
Не поверил тот на слово, проверить отправился. Придираться стал. А потом говорит:
«Нет, Серега, не дело. Вот он – горизонт. Ты и одного срыть не смог. Не дам, – говорит, – квартиру».
Устал Серега, обиделся. Схватил и бросил начальника в яму, что от второго горизонта осталась. И засыпал холодным камнем.
Пропал начальник, а детишки Серегины продолжили в чужих углах кое-как вырастать.
* * *
– Алло. Чего, Боб? Ладно, иду.
– Привет.
– Перевет, хочу котлет!
Боб – сейчас я ясно увидел и могу сформулировать – из породы мультяшек. Раньше их называли додиками, а теперь – мультяшки. Тонкий, гибкий, точно из каучука какого-то, вечно бодрый, с улыбкой на рожице. Кажется, сейчас подпрыгнет и, весело приплясывая, запоет: «В голове моей опилки. Не-бе-да!» Но на самом деле он не тупица. Ум-то у него дай бог, подвижный, цепкий, и он, чувствую, скоро займется делом. Бросит ненужный пединститут (от армии он уже откосил) и займется.
