Я купил сигарет, и свернул в чайхану, и взял чайник. Я утолил первую жажду и почувствовал, что хочу есть. Достал сигарету — закурил. Сосед-таджик завел со мной беседу и потом попросил сигарету. Я дал. Таджик говорил со мной и время от времени убегал посмотреть за пловом, который готовил на кухне при чайхане. А я говорил с ним и думал только о том, как бы он угостил меня пловом. И, выжидая, я выпил еще чайник, хотя пить уже не хотелось, и уже думал, что мог бы вместо чая взять хлеба на рубль.
Таджик оказался студентом техникума.
— И кем будешь? — спросил я.
— Инженер-инструктор по общественному питанию, — важно сказал он.
— О, очень интересная профессия. — Я почувствовал нестерпимую резь. — И стипендию тебе платят? — почти угрожающе сказал я.
— И стипендию, денег — во! — провел он по горлу. И тут я сказал:
— Я геолог, пять лет назад окончил институт. Получаю три тыщи.
— О-о-о-о! — сказал таджик.
Что это я опять! Я спохватился и пошел на попятный.
— Но в чужом городе деньги летят — ого! — сказал я. — Приехал на воскресенье, сто рублей уже истратил, а голоден.
— Да, чужой город — это да, — сказал он и побежал смотреть за пловом.
Я обдумал ситуацию и, когда он вернулся, сказал:
— Так, значит, ты инструктор… Так ты, наверно, здорово готовишь?
— О да, — сказал он, — о да.
— Это, наверно, очень трудно — приготовить плов по- настоящему?
— О, о, рис, мясо, сало, лук, перец, помидор, киш-. миш…
У меня помутилось в глазах. И я сказал, проглотив спазму:
— А мясо чье? Баранье, да?..
— Баранье, баранье, — подтвердил таджик. «Сам ты…» — подумал я. И сказал:
— У нас на севере хозяйки говорят, что труднее всего сварить рис как надо.
— Рис, рис, — сказал он. — Но у вас в Ленинграде тоже, наверно, есть чайхана и плов?
— Нету, — сказал я, надеясь, что тут уж он сжалится.
— О, нету! Нету чайханы, нету плова… — запричитал таджик.
— Я только здесь в первый раз попробовал, и то в столовой.
— О, о, ох, — закатывал глаза инструктор.
— Но столовский, наверно, не может идти в сравнение с домашним, наседал я.
— О, дом! У тебя — Ленинград, у меня — Уратюбе.
— А домашнего я совсем не пробовал… — сказал я, и инструктор убежал смотреть за пловом. А я обнаружил, что чай у меня кончился, а сидеть просто так- он, пожалуй, еще подумает, что я напрашиваюсь.
И еще чайник.
Вернулся инструктор и попросил еще сигарету. Я угостил его сигаретой и чаем.
— Ну, как? — сказал я.
— Почти готов. Я прикрыл его крышкой.
Я представил себе, как выходят, сгущаются жирные пары и оседают на крышке… Картина была слишком яркой.
— Да, — сказал я, окончательно сдаваясь, — очень мне хотелось бы попробовать домашнего плова…
— Да, — сказал таджик, — да… Я возьму еще сигаретку. — И он взял.
«Где я и что со мной?..» — горько подумал я и сказал:
— У нас на севере тоже делают вкусные вещи. Другие, чем у вас. Вот приедешь в Ленинград — я тебя угощу.
— О, да, приеду, обязательно приеду, — сказал он. — Надо пойти посмотреть — уже, наверное, готово.
Я тоже встал и сказал в отчаянной решимости:
— Пойду посмотрю, как это ты делаешь…
Мы миновали два больших, в рост человека, медных фыркающих самовара с колдовавшим около них чайханщиком. И вошли в маленькую комнатку.
Там сидели вокруг дыни не меньше пятнадцати женщин и говорили. Казалось, крутилась, работала камнедробилка. Одновременно, ежесекундно у каждой слетало с языка по десятку незнакомых трескучих слов.
Я появился, и камнедробилка остановилась.
Все смотрели на инструктора.
— Рафикон колонсолон ЛЕНИНГРАД, — сказал он смеясь, — канибадам хушт либос ПЛОВ.
Все засмеялись. Камнедробилка заработала. Издевается, подумал я, бессмысленно и всем улыбаясь.
— Плов, Ленинград, — сказал я с нелепой улыбкой.
И мы прошли в слепую (без окон) черную кухню. Только краснела у плиты кучка чуть поседевших углей да сквозь приоткрытую в соседнюю комнату дверь слегка прорывался свет. Темнота делала обстановку экзотической. Прямо в плиту был вделан огромный котел.
Инструктор приподнял крышку.
И, как взрывной волной, меня чуть не подкинул тугой, смутный и сложный запах.
Огромный котел — и он был полон.
Инструктор приподнял крышку. Он пошерудил в котле черпаком и сказал:
— Готово.
Я смотрел на красные рисинки, жирные стенки котла, и у меня мутился рассудок.
Инструктор крикнул что-то женщинам в соседнюю комнату, и одна из них принесла огромное блюдо — я еще не видал такого блюда! — и блюдце поменьше. Он выложил весь котел в огромное блюдо, и женщина унесла его и поставила в центр на место дыни.
Он соскреб со стенок остатки и положил их на блюдце поменьше.
Это нам, подумал я.
— Вот и все, — сказал он. — Такой кухни в Ленинграде не увидишь.
Мы вышли. Женщины макали руки в блюдо, скатывали плов в шарики, а шарики клали в рот. Мне хотелось лечь в блюдо. Инструктор отдал блюдце поменьше чайханщику.
— Возьмем еще чайник, — сказал он мне и достал четвертной. Я с ненавистью посмотрел на его четвертной и в один миг успел мысленно его проесть со всеми подробностями.
— Зачем же тебе менять крупные, — сказал я, — у меня есть мелкие. — И отдал чайханщику последние копейки.
Инструктор спрятал четвертной обратно. Мы допили наш чай, и он говорил мне что-то, а я — ему.
— Кок-чай, хорош чай, — сказал он и слил остатки чая в пиалу и придвинул мне. Я отказался: два литра горячей воды кипели у меня в желудке, и больше ничего не было там.
Обида пробежала по лицу инструктора.
— Обязательно выпей. У нас говорят: никому не давай остатки чая только лучшему другу.
И мы встали, похлопывая друг друга по плечам и смеясь как братья.
Инструктор посмотрел на часы.
— Ого! — сказал он. — Без четверти двенадцать… Мне надо спешить.
— Ну, спокойной ночи, — сказал я, улыбаясь широко и готовно.
…Я лежал на скамейке в парке и засыпал, слушая, как гудят и клокочут в чистом желудке три литра зеленого чая.
ХЛЕБ
ДОСУГ
Сколько раз я собирался слазить на ближайшие горы… Интересно ведь. Я же любитель по горам ходить… Да, я очень люблю ходить по горам. Просто нет ничего лучше гор! Да и как здорово это у меня получается! Я лучше всех своих приятелей хожу по горам.
