– Я и говорю, Екатерина Андреевна, – сказал обрадовавшийся неожиданной поддержке Степанов, – понятно должно быть, что человек делает. Ты докажи свое искусство, а потом уже себе позволь… Мы же ему предлагали работу в клубе – отказался, не может.
– Кстати, – сказал корреспондент, – искусство не только должно быть понятно – оно должно быть еще и понято.
– Ну, это что в лоб, что по лбу… – опять врезала Екатерина Андреевна. – Чтобы быть понятым, оно должно быть таким, чтобы его можно было понять. А то все боятся сказать, что ничего не понимают, и расхваливают – голый наряд короля…
Корреспондент посмотрел на Екатерину Андреевну и не рискнул спорить.
– Но, мама… – пытался поддержать его Сергей Андреевич. – Не все – передвижники, МХАТ да «Лебединое озеро». Может же быть и еще что-нибудь…
– Может-то может, да только лучше оно от одного лишь права быть не станет. А «Лебединое озеро», что, разве хуже стало?
– Мы, Катенька… у нас отчего спор зашел… – попробовал все уладить Иван Модестович. – О нашем граде Китеже… Что губим мы природу этой ГЭС – и лес, и архитектуру… и рыб, и дичь…
– Дичь… Это и есть дичь, дикость, как мы живем… Вам бы все романтику, Иван Модестович. А люди устали так жить. Почему одни будут с газом, электричеством, ванной и унитазом – а мы нет? Все хотят. Пока что вы дичь истребляете, а не ГЭС…
– Ну, Екатерина Андреевна, ты сегодня не в духе…
– А вы уже выпили и молчали бы. Шли бы спать.
– Мама… – погладил ее по руке Сергей Андреевич. Тут, все разряжая, появился Харитоныч.
– Товарищи, пар – я такого пара еще не видел! Прошу!! – Все радостно оживились, стали подниматься.
– Сережа… Проводи меня немного… – отсутствующе глядя, сказала Екатерина Андреевна.
– Конечно, мама… – с подчеркнутой готовностью сказал Сергей Андреевич, подавая ей руку. – Вы идите, я скоро приду… – отпустил он компанию.
– А вы куда, Иван Модестович? – устало сказала Екатерина Андреевна. – Ну, выпили… Но париться-то вам совсем нельзя.
Иван Модестович посмотрел на нее с ненавистью и отчаянием.
– Что ж ты не проследил, чтобы Иван Модестович не пил? – как-то даже без упрека спросила Екатерина Андреевна.
– А я, мама, не успел. Я пришел, он уже выпил… Да ты не волнуйся, он не много выпил.
– Косулю, можно сказать ручную, убили… – так же ровно, словно не слушая, говорила Екатерина Андреевна.
– Но, мама… мы же…
– Она у меня полгода жила, с тех пор далеко и не уходила. Я на шкуре свой шов узнала…
Сергею Андреевичу стало не по себе.
– Но это же не мы!.. – Он осекся. Екатерина Андреевна вдруг повернулась к нему, взяла за плечи и так прямо заглянула в него.
– Не вы… – Екатерина Андреевна побелела. – Ты и убил. Тебя бы судить надо.
– Ну, мать, ты уж слишком, – ледяно сказал сын.
Екатерина Андреевна сникла.
– Зачем ты приехал?..
– Мам…
– Ты ведь не ко мне приехал, не ради меня…
– Мама, что ты говоришь…
– Сережа… Я же тебя меньше любить не стану. Это раньше я могла тебя наказать за вранье. А теперь – чего ты боишься?.. Ты не ко мне прилетел – ты ради дельца своего прилетел…
Сергей Андреевич молчал.
– Что ж ты молчишь?
– Мама, но это же наше с ней дело!
– Ты хочешь сказать, что не мое. Я согласна. Но и не твое. Ты же не любишь ее. Это ее дело.
– Ладно, что ты хочешь? Чтобы я женился на ней? Но ты сама говоришь, что я не люблю ее.
– В наше время этого было достаточно, чтобы жениться.
– В ваше время… Целый век ушел на доказательство того, что жениться можно только по любви.
– Вот вы и разучились любить, а научились доказывать… И Нану свою ты не любишь. Тебе лестно быть с ней, а с Варей не лестно. Вот и все.
– Мама…
– Где была твоя Нана, когда Варя жила у тебя? На гастролях? В Крыму?.. И она тебя не любит. Не можете вы любить, потому что никогда правды не говорите.
– Что тебе от меня надо?
– Чтобы ты не морочил Варе голову и сказал ей всю правду.
– А есть такая вся правда? – взвился Сергей Андреевич. – Вот я ей сейчас все выложу – она либо руки на себя наложит, либо нажрется какой-нибудь дряни для выкидыша, либо ее ковырнут здесь на всю жизнь… Это – правда?.. Я со своим коварством хотя бы гарантировал ей… способность рожать. Она молода, у нее все впереди. Может, в моей лжи больше правды!
– Я отстала, но способность рожать ты ей гарантировать не можешь. Ты можешь обеспечить качество операции – но ты разрушаешь качество жизни. Правда – есть. Это жизнь. От нее умирают или живут. Но не устраиваются в ней. Я против обезболивания.
– Ну, знаешь, мама… Все-таки, что бы ты хотела?
– Чтобы ты ей все сказал как есть.
– Не скажу. Я не считаю это правильным.
(Они оба не видели Варю, и Варя до последнего момента их не видела, бредя задумчиво и бесцельно. Но вдруг увидела, услышала и, прежде чем поняла, отпрянула за угол.)
– Ну а если я скажу, что хотела бы иметь внука? Что мне не много осталось жить?
– Это запрещенный прием, мама.
– Кто запретил? Кто запретил мне хотеть этого? Твоя Нана не станет рожать…
– Почему это?
– Чтобы голос не сел… – вредно говорит Екатерина Андреевна. – Потому что ты ей не так лестен, как она тебе. Ей другого надо!
– Мать! – Екатерина Андреевна зажмуривается, как от удара. – Я люблю ее!
– Сереженька, милый, прости! Я обезумела… Ты прав, я сама не знаю, как лучше. У меня нет прав… Но ведь не обязательно жениться – ты мог бы признать Вариного сына, помогать ей…
Сергей Андреевич рассмеялся.
– Да она никогда не согласится на это.
– Не согласится? – сказала Екатерина Андреевна. – Откуда ты знаешь? Ты предложил ей это?
– Даже и предлагать не буду. Это ханжество похуже… – он не договаривает.
– А что если я ей сама скажу?.. – отсутствующе сказала Екатерина Андреевна.
(Варя пряталась за углом.)
– Нет! – испугался Сергей Андреевич. – Ты этого не сделаешь!
– Если это сделаешь ты.
– Мама! Умоляю… Ну, потерпи ты… Дай нам самим… Что же это! Господи, черт! – взвыл Сергей Андреевич.
– Сережа, милый… – вдруг ослабела Екатерина Андреевна. – Обними меня! Прости старую… Лезу, мешаю всем жить… Тебе, ей… твоей Нане…
– Ну, что ты, что ты, мама… – умиротворяется, слегка обнимая, сын.
