Когда Кирилл выходил из общежития, столкнулся с Петькой, курносым пареньком, допризывником, соседом по койке.
– Кирюха!
– Ну?
– Видел на тумбочке?
– Уже видел…
– Счастливчик, завтра на работу не пойдешь…
Городской парк. Где-то играет духовой оркестр. Парк – лес. Между елками натянуты кумачовые плакаты. Гуляют. Семейные – семьями. Холостые стенками: впереди стенкой девушки, платочки на плечи; за ними стенкой парни в кепочках с кнопочками.
И пивные ларьки – избушки на курьих ножках…
– Я тебе, парень, что скажу – нет ничего проще. Ну, просто ничего нет проще.
– Так ведь видишь, я какой здоровый…
– Ты меня слушай. Что я тебе скажу. И все будет в порядке. Мало что здоровый, а внутри может быть что угодно… Можно, например, с сердцем…
– У меня не сердце – насос…
– Слушай сюда… Возьмем еще по кружечке… Так вот, можно по-всякому. Можно порох или сахарную пудру вдыхать – это будет бронхит. Можно полкубика воздуха себе в вену загнать – температура будет, давление… Еще чифирь пить. Знаешь чифирь? По-всякому можно.
Дых водочный, жаркий в ухо:
– Слушай сюда. Слушай… Возьмем еще… Все так и сделаешь. Всю жизнь благодарить будешь…
А благодарности не было. Было черно и погано, и как-то грязно на душе. Кирилл толкнул ногой дверь в комнату Валиной сестры, пошатываясь, прошел. Валя была одна. Кирилл со скрежетом отодвинул стул, плюхнулся.
– Что с тобой? – сказала Ваяя.
– Вот… – сказал Кирилл. – Все…
– Что – все?
– Ты свободна.
– Ну, ладно, выпил. А я-то при чем?
– А ты спроси: из-за чего я выпил?
– Ну, из-за чего ты выпил?
– Из-за того, что ты свободна.
– Ну, Кирюша, ну что ты! О чем?
– Ты меня не жди.
– Ты что – домой уезжаешь?
– Нет.
– Ой, Кирюша! А я испугалась…
– Но ты меня не жди.
– Зачем – не жди?
– Три года – все равно не дождешься. Лучше не жди.
– Повестка?
– Да.
– Ну и что? Ты не раскисай. Все ведь хорошо. А я буду ждать. Ведь ты такой был хороший все эти дни… Ты не должен бояться. Нельзя так. А я-то дождусь.
– Не жди.
– Заладил! Я думала: ты мужчина… Ты думаешь, мне легче не ждать? Легче, да?! Почему ты хочешь меня лишить даже этого? Я хочу ждать. И ты этим не связан. Ты можешь не думать об этом. Лучше даже, раз ты настолько не понимаешь… Тебе ни к чему стеснять себя. Пожалуйста! Ради бога… – Она всхлипнула. – Но ждать – это мое право! Я же ничего больше не требую. Я хочу, хочу, хочу ждать тебя!
– Я тебе верю, – сказал Кирилл. – Но это не нужно, это будет только больнее…
– Он мне верит!.. Да не нужна мне такая вера! Не нужно… Дурак безмозглый! Больнее!.. Больнее? Откуда ты знаешь, что – больнее? Я верить в тебя хочу, и я верю в тебя. А ты не можешь, никак не можешь взять в толк. И с чего ты взял, что ты уже умер? Ирод! Да если ты не поймешь сейчас, ты действительно умрешь. Болван какой… И на что ты мне такой! О Господи…
– Вот видишь. – Кирилл спьяну уловил только «болвана». – Вот видишь, болван. Так что лучше забудь.
– Уйди, уйди! Ведь я же каким тебя видеть хочу!.. И если таким увижу – мне хватит. И не нужен ты мне… Я тебе нужна! О боже, зачем ты?! Уйди! Уйди…
Аспирин
На следующий день после военкомата идти на работу не захотелось. Не хотелось ничего. Тот бодрячок, который заставлял прислушиваться к будильнику, вставать босыми ногами на пол и протирать глаза, – этот бодрячок не проснулся. Звон будильника дошел, как сквозь вату, и только обозначил, как сладко слипаются веки, как неощутимо все тело и парализована воля. Никто не шевельнулся в сонном сознании: мол, надо, надо. Что, собственно, надо? Почему именно надо встать в пять утра и спускаться под землю? Все это, раньше ясное, стало неясным, и Кирюха, ласково подобрав подушку под голову и подлаживаясь к ней поудобнее, причмокивая, слушал где-то далеко-далеко звон будильника, а потом уснул снова. Он даже не сунул будильник под подушку, пока тот звонил. Он даже не злился на него.
Проснулся, лишь когда солнце перебралось к нему на кровать. А смена его уже перевалила за середину.
Кирилл вышел на улицу. Пустыня. Рабочий поселок в рабочее время – всегда пустыня. От нечего делать зашел в книжный магазин. Постоял там, даже не подходя к прилавку, и вышел.
Так добрел до аптеки. И вспомнился шепот в ухо в парке: «Можно и аспирин. Он на сердце и нервы тоже. И аспирин можно… Только потеешь сильно, и температура…» «Температура-то мне и нужна», – подумал Кирилл. Надо было получить бюллетень. Кирилл взял в аптеке две пачки. Потом вернулся – и еще одну.
Сел в автобус и поехал в город. В автобусе принял таблетку.
Смотрел в окно. Знакомый изъезженный путь привычно ласкал взгляд.
Собственно, ему, Кириллу, все равно, что там за окном. Он съел еще две таблетки и стал считать пульс. Пульс нисколько не изменился, разве был чуть полнее.
Кирилл доехал до центра и вышел. В кино шла какая-то заграничная картина, и он взял билет. До начала сеанса еще оставалось время, и он посидел в сквере перед кинотеатром, греясь под осенним, чуть тепловатым солнцем. Налетавший из ущелья ветерок, холодный и ясный, время от времени уносил тепло. И было приятно снова замирать, чтобы лучше грело.
Здесь, в сквере, он принял еще две таблетки.
Пульс вроде не менялся.
«Вранье все это. Вранье и ложь, – подумал Кирилл. – Надо идти со всеми. Армия так армия. Это же ведь для всех. Почему же не для меня? Здесь ведь никто не считает это гибелью. Это только там, у нас…»
Входя в зал, он съел еще одну таблетку и выбросил пустую пачку.
Картина показалась ему странной. Какой-то человек с острым лицом бегал с другими людьми по разрушенному, дымящемуся городу и стрелял.
Потом он стал озираться. Ни с того ни с сего. Озираясь, отстал от всех, нырнул в какую-то подворотню. И вот он на чердаке. Да… перед этим вели какого-то старика – руки связаны, автомат в спину, – вели его, а люди замирали ему навстречу и говорили: «Паук, паук…» Человек на чердаке что-то рылся. Нашел какую-то сумку. Озирался, озирался… В общем, он эту сумку унес.
Кирюха вскрыл вторую пачку. Что-то уже тянуло его к ней. Как печенье или конфеты. Он положил таблетку в рот, она расплылась в кашицу, и он снова почувствовал этот сладко-кисловатый вкус, который уже только усиливался, но не проходил, а оставался во рту долго-долго.
…И вот этот человек уже в хорошем светлом костюме. Хорошая погода – лето. Город не дымится – не развалины. Чистенький, свежий городок. Зелень, зелень… «Очень хороший город», – подумал Кирилл и прослезился.
