– Так ей и надо, – сказал он. – Выпейте со мной, Валя, прекрасный вы человек. – И посмотрел на нее долгим «мужским» взглядом.
Валя улыбалась ему, как ребенку, которому прощают шалости.
– Мне больше не надо, Кирюша… – сказала она. – Я уже пьяна.
– А я похвастался, – сказал Кирюша, – и интересного ничего не могу придумать.
– А мне и так интересно, – сказала Валя.
– Почему это мне вам ни врать, ни хамить неохота…
Валя смотрела на Кирилла ясными глазами, и губы были на месте, а лицо улыбалось. И она казалась Кириллу очень приятной, мягкой и умной, и странно, что казалась иной когда-то.
– Вы хорошая – вот почему…
Он смотрел на Валю, и действительно ничего интересного не отыскивалось в голове. И ему показалось, что ее глаза позвали.
«Сейчас встану и поцелую», – думал он.
Оставалось еще полчаса.
А ее глаза вдруг перестали звать. Она встала будто зачем-то и села уже не рядом, а против Кирилла.
«Догадалась она, что ли? – подумал Кирилл. – Может, я все еще веду себя по-хамски по инерции… Она ведь хорошая».
Но лицо ее оставалось мягким и славным.
И Кирилл допил бутылку.
И Валя немного качалась на той стороне. И лицо ее то приближалось, то удалялось от него.
– Валя, вы – умница, – сказал он.
А на той стороне стола была уже не Валя, а вообще женщина. Она сидела на той стороне стола, улыбалась ласково и не отталкивала. А в его теле плюхалась волнами кровь. И под халатом он был голым и чувствовал свое тело.
И женщина на той стороне стола.
«Сейчас встану, подойду и поцелую…»
Он встал. Подошел.
«Чего ты боишься, дурак… Сейчас обниму за плечи…»
Он начал движение рукой. Рука, как деревянная, не слушалась. Замерла в воздухе. И что-то надо было уже делать с рукой, раз она на полдороге.
И Кирилл донес руку до ее головы. Прикоснулся.
А рука не слушалась.
Он дернул Валю за прядь и глупо рассмеялся.
Рука опустилась.
Валя встала.
– Ну, теперь уж окончательно пора, – сказала она. – Сейчас придет сестра.
«Дурак я, дурак…» – думал Кирилл.
– Какой я дурак, – сказал он, – ведь я действительно мог поставить вас в неловкое положение: я совсем забыл, что я в халате. И еще удивлялся, что вы так боитесь, что меня застанет ваша сестра!
Валя подала ему одежду.
Когда он оделся, то увидел, что Валя уже в пальто и накидывает косынку.
– А вы куда же? Такой дождь.
– Я вас провожу немного, – сказала Валя.
У самой двери они задержались на секунду. Валя потянулась и выключила свет и взялась за ручку двери.
Кирилл подпирал дверь плечом.
– Ну, пошли, – мягко сказала Валя.
Он видел только темный силуэт. По потолку ползали блики. Валя совсем рядом, вплотную, она хочет открыть дверь. А кровь бросается ему в голову.
И он не успел ничего подумать или решить и, не решаясь, не успев, уже обнимал ее плечи, притянул голову и поцеловал.
Им не хватило дыхания.
– Кирюша… – выдохнула она. – Кирюша…
И снова.
– Нам все-таки надо идти…
– Останемся, останемся, – шептал Кирилл.
– Надо идти… неужели ты думаешь, что я бы не осталась, если б могла?
Вышли. Так же хлестал дождь. Стукнул в разгоряченное Кирюхино лицо.
– Какая мерзость… Какая-то неправда и ложь, что нам некуда пойти!
– Ничего, Кирюша… Мне хорошо.
– Куда же ты-то в такой дождь? Шла бы домой.
Сказала Валя:
– Не могу же я тебя сейчас так отпустить. Я тебя не оставлю, – сказала она.
Котомурия
– Куда мы пойдем? – сказала она.
– Некуда.
– А в общежитие? Я тебя провожу…
– Не пустят, – сказал Кирилл. – Поздно.
Хотя, конечно, пустили бы. Но не хотелось, чтобы так и расстались. Почему-то во что бы то ни стало нельзя было отпустить Валю. Но идти было некуда.
– Что же делать? – сказала она.
Дождь. Дождь. Струи за шиворот.
Какая она маленькая, сжавшаяся! И Кирилл почувствовал свое тело – сильным, упругим, себя – рослым, стройным. Обнял Валю за плечи. Получилось это, впрочем, как-то деревянно.
Шли.
– Попробуем зайти к Генке, – сказал он. – Это в другом общежитии, там комендант либеральный. Может, пустят.
– А что там?
– Посидим хоть…
Но сам знал, что комендант там нисколько не либеральней. Знал еще: чтобы пройти к специалисту, надо миновать еще одну комнату, а ее запирают на ночь, что уже все спят, что будить посторонних людей он не решится, а специалиста он и видеть-то не может. Все это он знал, но, не зная зачем, оттягивал время, когда надо будет сказать: «Ты иди… Что тебе мучиться, мокнуть? Иди спать».
И они подошли, обнявшись и молча, к Генкиному общежитию. И все спали. И дверь в проходную комнату была заперта. Кирилл выругался для проформы: все это он ожидал, и это его устраивало. И даже прошли они заглянуть в окна, но в окнах не было света, и в Генкином окне тоже. И Кирилл даже обрадовался этому.
А идти некуда.
Дождь. Дождь.
– Промокла, бедная…
– Да нет, ничего. Где же ты спать будешь?
– Придется на лестнице, – беспечно и бодро сказал Кирилл, словно это было для него тыщу раз привычное дело.
– Как же – на лестнице?..
– Обыкновенно.
– Какая досада, что действительно есть сестра, – улыбнулась Валя.
А Кирилл обрадовался идее, что есть лестница, где нет дождя и нет людей, и можно побыть с Валей наедине.
– Осталось-то пустяки, – сказал Кирилл. – Часа четыре – и на работу. Мне в утро.
Они выбирали дом. Но не слишком долго. Потому что дождь. И в конце концов вошли в первый попавшийся.
– Я пойду, – сказала Валя.
Они долго целовались у батареи.
– Я пойду, – сказала Валя.
– Пойдем, выберем мне подходящую площадку, – сказал Кирилл.
Они поднимались, и останавливались, и поднимались до предпоследней площадки. Выше, в тупике, была последняя квартира, а на этой площадке большое, с полу, окно.
– Вот тут, – сказал Кирилл.
